Дневник научного работника
Шрифт:
А теперь о маленьком открытии. В ожидании визита соседей я решил привести в порядок кинескоп на моём Рубине-ц202, чтобы улучшить цвет. Кинескопу всего три года, а он уже ослаб. Я решил форсировать накал с 6в до 8в. Так делают, добавляя витки в накальную обмотку трансформатора (или от отдельного трансформатора).
Поворачиваю телевизор, открываю, перевожу накал на внешний автотрансформатор с контролем и повышаю напряжение с 6в до 8в. Появился отличный цвет! Особенно улучшился красный.
Но открытие не в этом! Снизил накал до 6 в, а цвет остался хорошим. Ага! Значит, прокалив катод, я как бы реставрировал кинескоп. Но и это не открытие! Закрываю крышку, поворачиваю телевизор на прежнее место, включаю… и опять стало плохо. В чём дело? Решаю
Тогда поставил телевизор в штатное положение и в таком положении заново отрегулировал: 1)чистоту цвета, 2) сведение лучей.
Теперь всё отлично. Когда пришли соседи, то даже удивились, какой хороший цвет. Но мой Рубин им не подошёл, так как у них нет видеовыхода, а есть только радио-выход.
9 мая 1989 года, вторник.
Текст отчёта сочинил вчера, закончив к 19 час, а сегодня весь день с 9 до 18 час печатал и оформлял. Отвлёкся только на полчаса днём, когда в гости зашли Китцы: Владимир Николаевич и Элеонора Алексеевна. Они ведь оба участники войны и у Эли на груди какие-то шесть орденских колодок. Они были настроены по-праздничному, но я их только поздравил с Победой, а развлечения не получилось. Можно было бы завести какой-нибудь фильм и поболтать под голливудскую киностряпню, но они видят, у меня настроение поработать (главное закончить отчёт) и решили зайти как-нибудь в другой раз.
Три дня были праздники: 7, 8, 9, - и за эти три дня я успел всё: нарисовать и размножить графики (9 сложных рисунков), написать текст, напечатать в двух экземплярах и сшить отчёт. Первый экземпляр (лучший) надо направить на завод, а второй оставить – будет пособие на будущее, 29 страниц.
Сейчас 1830, ЦТ показывает камерную симфонию Д. Шостаковича по всем программам – в честь 9 мая. В 1850 – минута молчания.
Пришёл ответ из Новосибирска от Зуевых. На этот раз ответил Арсений, а не Надя. Он немногословен, но всё стало ясно. Они получили все четыре моих письма, летом ждут в гости. Корнелий Иогансон, которому я передавал привет в апреле, и которого не видел 40 лет после окончания школы, умер в марте. «Вот такие, брат, дела», - подвёл итог Арсений. Вот почему я спешу в 40-летие повидать дорогих друзей детства: время не ждёт! Даже, если не помрут, то постареют душой! А некоторых и невозможно разыскать! В десятом классе я дружил с одной девочкой, потом переписывались до 3-го курса до тех пор, пока ужасное недоразумение не разлучило нас. И с тех пор я не могу найти её. Где она?
10 мая 1989 года, среда.
Очень похоже на понедельник. Погода и настроение типично летние, тем более что утром, придя на работу в ЦАГИ, я принёс в новом портфеле только что написанный и оформленный отчёт в двух экземплярах. Нина Венедиктова напечатала мне сопроводительное письмо для отправки отчёта генеральному конструктору Новожилову Г.В., и я понёс отчёт на подпись Соболеву. У Соболева было только одно критическое замечание: рисунок №1 – самый большой – рабочая схема расчёта – оформлена небрежно. Я с ним согласен, но это же оригинал, и он ценнее копии, которую я вклеил во второй экземпляр отчёта. «Неважно, - сказал Соболев, - что в копии при переписывании могли появиться ошибки. Важно, что она нарисована аккуратно, а это лицо ЦАГИ». Я с ним спорить не стал и просто поменял эти схемы местами из одного отчёта в другой, и после этого Соболев отчёт подписал. Несколько больше замечаний было у соавтора Мосунова, - я их все учёл. Отчёт целиком делал я, но Мосунов предусмотрен
Осталось подписать у начальства. Но Галкина сегодня нет, у него институтский день.
Прочитал отчёт и Комаров. Он проявил весьма большой интерес. В самом деле, в истории исследования флаттера в ЦАГИ редкий год встречается, чтобы один и тот же самолёт одновременно исследовали в трубе Т-104 и рассчитывали на БЭСМ-6 с таким единодушием. Более того, его продувки стимулировали направление моих расчётов, а теперь мой отчёт в свою очередь послужит для его дальнейших продувок, особенно, если Ермаков на заводе ещё кое-что на заводе досчитает.
Но вот какое совпадение! Сегодня я принёс на работу готовый отчёт и вручил Комарову, а с завтрашнего дня он в отпуске! Удачно я кончил, во время! Он вернётся из отпуска 29 мая, а я с 29 мая уйду в отпуск, и он будет дуть в трубе без меня, но отчёт будет на месте.
11 мая 1989 года, четверг.
Пока отчёт на подписи у начальства: у Фомина и у Селихова, - я решил приняться за очередную работу – создание математической модели самолёта Су-32 (С-80) для Белянина – об этом уже писалось 26 апреля. Но эта работа весьма сомнительная, так как кооператив при МЗ им. Сухого платит исполнителям наличными, минуя цаговскую кассу. Для исполнителей это очень выгодно, так как они получают большую часть от цены работы, а для ЦАГИ это большой убыток, так как в случае оформления договора через ЦАГИ исполнителям на руки выдаётся только 13 %, а остальное идёт в пользу ЦАГИ. Об этом я посоветовался с Соболевым и он конечно тоже недоволен, просит напомнить Белянину, что тот в долгу. Мы поговорили об этом с Соболевым на конференции Научных работников ЦАГИ (в ДК с 14 до 18 час). На конференции утверждался устав Учёного совета, и тайным голосованием утвердили Учёный совет. Всё проходило в современном демократическом духе. Необычным были результаты голосования. Прокатили Ситникова и много голосов подали против наших академиков Свищёва и Бюшгенса. А что касается Бюшгенса, то он вёл заседание весьма недемократично и даже один раз оскорбил известную деятельницу СТК Климович, на что ему тут же было указано.
Я решил съездить на завод. Съездил. Там Саша Бурцев помог срисовать эскизы проектируемого самолёта. Белянин заверил, что с Соболевым он договорится: для их сектора тоже есть заказ. Теперь за оставшиеся две недели до моего отпуска надо успеть рассчитать макет самолёта: геометрия правильная, а остальное придумаю из головы.
На обратном пути с завода была мысль зайти на проспект Маркса в геологический факультет, но овладела робость и усталость, и я решил это дело отложить. А дело это 40-летней давности. Об этом следует вспомнить…
12 мая 1989 года, пятница.
Итак, что это за дело 40-летней давности? Я уже писал о 40-летнем юбилее окончания школы. Я затеял юбилейную переписку. На днях пришёл ответ из Новосибирска. Я сразу же написал ответ. Писать ответ в таком деликатном деле на пол страницы – это значит, ничего не написать. И я написал на пяти страницах. На этот раз я адресовал письмо не Наде, а Арсению.
Общение в письмах – это очень сложно. Мы в жизни столько ежедневно разговариваем, что этого хватило бы на 10-20 страниц письма, но столько написать невозможно, потому что письмо в 10 раз медленнее (и даже в 15). Тогда писать приходится лаконично, но мало слов, да к тому же без выражения (без мимики) – это почти верная неудача быть не понятым.
Арсений сообщил, что Корнелий, которого я так жаждал увидеть, умер этой весной. Я бы хотел увидеть ещё одного однокашника Роберта Фельде. Это был остроумный долговязый интеллигент. На шумных школьных переменах каждый проявлял себя как мог. Роберт садился на стул, нагибался и закидывал ногу за шею. Роберт и Корнелий выделялись своим интеллектом. И к тому же у них обоих родители были репрессированы или что-то в этом роде. Учительница по литературе относилась к ним с участием, - мне даже было завидно.