Дневник партизанских действии 1812 года

Давыдов Денис Васильевич

вошел в избу лакей фельдмаршала и объявил мне, что светлейший ожидает меня

к столу. Я немедленно явился к нему, и мы сели за стол. Нас было шесть

человек: сам светлейший, Коновницын, князь Кудашев, Толь, я, недостойный, и

один какой-то генерал, которого я забыл и имя, и физиономию. За обедом

светлейший осыпал меня ласками, говорил о моих поисках, о стихах моих, о

литературе вообще, о письме, которое он в тот день писал к госпоже Сталь в

Петербург[46] , спросил о моем отце и о моей матери;

отца он знал по его

остроумию и рассказал некоторые его шутки, мне даже не известные. Мать мою

он не знал, но много говорил об отце ее, генерал-поручике Щербинине, бывшем

наместником трех губерний при Екатерине. После обеда я напомнил ему о моих

подчиненных; он отвечал мне: "Бог меня забудет, если я вас забуду", - и

велел подать о них записку. Я ковал железо, пока горячо, и представил

каждого офицера к двум награждениям. Светлейший беспрекословно все

подписал, и я, откланявшись ему, поехал в корчму села сего, где ожидали

меня партия моя и брат мой Евдоким, которого я не видал от самого Бородина.

Спустя два часа времени мы выступили в Волково. Извещенный мною из-под

Смоленска, а может, вместе со мною и другими партиями о решительном

направлении всей французской армии к Красному, светлейший намеревался

атаковать ее на марше и поспешил к окрестностям сего города.

Между 1-м и 4-м ноября расположение партизанов было следующее.

Второго граф Орлов-Денисов, соединясь со мною, коснулся корпуса Раевского в

Толстяках; мы продолжали путь в Хилтичи, куда прибыли к ночи. Отдохнув три

часа, мы пошли к Мерлину.

Третьего отряд графа Ожаровского подошел к Куткову, а партия Сеславина,

усиленная партиею Фигнера[47], - к Зверовичам.

Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные

неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к

большой дороге и покрыли нашею ордою все пространство от Аносова до

Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего

во всю прыть для сомкнутия. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам

атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало

нам почти беспрепятственно затоптать ее и захватить в плен генералов

Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество

обоза. Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон.

Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у

большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и

гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать

хотя одного

рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные,

пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми... Я никогда не забуду

свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых

воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых

ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди

снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная

кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так

и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым

уроном, каковой они в сей день потерпели.

Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн

неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали

рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались

невредимыми.

Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского,

я решился под вечер послать Чеченского полк вперед, чтобы ломать мостики,

находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким

образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и

слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались с стрелками и

составляли, так сказать, авангард авангарда французской армии.

Я как теперь вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на

рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами

лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые

казаки бросались к самому фронту, - но все было тщетно! Колонны валили одна

за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг

них безуспешным рыцарством.

В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество

обозов[48] и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла

посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими

лодками.

В сумерках Храповицкий едва не попался в плен шедшей близ дороги

неприятельской кавалерии. Приняв ее за нашу, он подъехал к самому фронту

неприятельскому так близко, что, будучи весьма близорук, мог уже приметить

медные одноглавые орлы на киверах солдат и офицеров и услышать шепот их. Он

бросился прочь во всю прыть; офицеры - за ним, стреляя из пистолетов, и

хотя ранили лошадь его, но так легко, что он успел невредимо перелететь,

так сказать, чрез яр, в сем месте находящийся, и соединиться с нами. В сем