Дневник плохой девчонки
Шрифт:
— Мы очень долго жили врозь, Котрина, и, может быть, немного отдалились друг от дружки.
Хорошенькое «немного»!
— Но как бы там ни было, ты всегда была и будешь моей единственной доченькой, которую я всегда любила и буду любить…
Ну вот, начинаются слюнявые нежности, значит, сейчас как врежет под дых!
— Не хочу ничего от тебя скрывать… Я пришла поговорить о Гвидасе.
Вот как! О Гвидасе? Это, конечно, куда важнее моей беременности!
— Котрина, я люблю этого человека, и он меня любит.
— Откуда ты знаешь, что он тебя любит? — проворчала я.
— Знаю, миленькая.
Я села и заглянула ей прямо в глаза.
— Послушай, мама, не надо называть меня миленькой!
Взгляд у нее сделался ледяным, голос задрожал.
— Нет, это ты послушай! Я люблю этого
— Я и веду себя прилично. Ты разве не заметила? Я живу своей жизнью и даже не цапаюсь ни с кем, как раньше. Кроме того, я-то здесь при чем?
— Как это при чем? Тебе, как и мне, надо будет жить вместе с ним.
— Не хочу я с ним жить!
— Но почему? Можешь по-человечески объяснить, почему?
— Потому что он мне не нравится! — взвыла я. — Мне не нравится этот проклятый врун и бабник! Сама видела, как он с официантками обжимается. Он, как и папа, тебе изменяет! И ничего удивительного, что изменяет, ты для него слишком стара! Посмотри на себя! Посмотрись в зеркало! Тебе не кажется, что ты для него стара?
Мамочка во все глаза уставилась на меня и стала ловить ртом воздух.
— Котрина, что ты говоришь!
— Говорю, что думаю. Люби его сколько тебе угодно, а меня оставьте в покое! Мне на вас наплевать!
— Котрина!
— Что «Котрина»? Ты ведешь себя, как шлюха, а от меня требуешь, чтобы я соблюдала приличия?! Тебе до меня никакого дела нет, так и нечего изображать из себя заботливую мать семейства!
Тут мама влепила мне пощечину, и я умолкла. Она тоже молчала, ее трясло, видно, сама испугалась того, что сделала. После паузы она заговорила снова, на этот раз тихо:
— Еще я хотела сказать… Гвидас купил тебе путевку в Ниду, в прекрасный оздоровительный лагерь. Поедешь туда через три дня. Может быть, кроме всего прочего, тебе там помогут избавиться от некоторых вредных привычек — например, от пристрастия к коньяку…
Черт, припомнила-таки этот коньяк!
На том душеспасительная беседа и закончилась, мама — обиженная и рассерженная — вышла из комнаты. Вот и прекрасно! Мне теперь уже все равно, пусть знает, что я про них думаю.
Ясно как день: они решили от меня отделаться, выкинуть из дома, чтобы я им не мешала. Третий и всегда-то лишний, а сильно обозленный третий — лишний тем более! Мерзость, мерзость, мерзость… Черт, что же мне теперь делать? Мне всегда смешно было смотреть, как другие убегают от инфаркта или, синие и промерзшие насквозь, с нечеловеческими воплями ныряют в прорубь, а теперь, получается, сама буду каждый день как дура трюхать по берегу… Наперегонки с целлюлитными венерами и развратными пузатыми стариканами. Нет! Вот этому уж точно не бывать! Пусть меня на куски режут, я туда не поеду!
А что совсем меня выбило из колеи — мама почему-то даже не упомянула о моей беременности. Не верю, что вчера она ничего не слышала… Быть того не может!.. Она ведь стояла в дверях и слушала, я видела это своими глазами!.. Но что бы я сказала, если бы она спросила?.. Чего доброго, выложила бы всю правду: что хотела подразнить подруг и нарочно соврала… Мама, конечно, на меня рассердилась бы, может, назвала бы спятившей фантазеркой и, скорее всего, в очередной раз закончила бы тем, что сама-то я знаю, что делаю… Как всегда… Всегда я должна сама все знать, сама, сама и сама… Ей до меня вообще дела нет! Вот я, если бы заподозрила, что моя дочь залетела, если б хотя бы почувствовала что-то такое, тут же приперла бы ее к стенке! Ни минуты не медля… А ей наплевать. Только о Гвидасе и думает. Забыла даже о том, что мне надо к психологу ходить. Живу как в пустыне…
Что-то сегодня даже и писать дальше не хочется… Как мне все надоело. Черт, сейчас разревусь! Люблю тебя, дневник! Ты — единственный…
Проснулась в четыре и первым делом потянулась к голове. Она была на месте… А проснулась я оттого, что приснился ужасный сон.
Снилось мне, будто я, совершенно голая, сижу в бескрайней пустыне, сомлев от жары, и чувствую, что вот-вот потеряю рассудок… Вдруг вижу перед собой наполовину торчащее из земли большое зеркало в широкой старинной деревянной раме, довольно сильно накренившееся и занесенное
И просыпаюсь…
После этого я долго не могла уснуть. Открыла «Острова», но и читать не смогла. Вылезла на крышу покурить. Там было хорошо, прохладно и совершенно тихо… В домах вокруг ни один огонек не светился, ни один листок не шелохнулся, время словно остановилось…
Я как-то странно себя чувствовала… Словно была не собой, словно душа вылетела и со стороны наблюдает за миром, в котором я живу… Словно я давно умерла…
Да нет, голова у меня не стальная, И мысли там, и даже надежды. Хотя «Острова в океане» читаю — А чувства молчат, как пустые одежды. Я погружаюсь в болото, в трясину, Не вижу, не вижу дороги назад. Без нежности дохнут даже псины, А я тем более. И это — ад. «Не оставь меня, а не то я умру!» — Сказала тогда я, и вот — умерла. Ради тебя принесла себя в жертву, В пламя костра безоглядно вошла. Зарево пламени рдеет и манит, Как то окно, что манило меня. «Оставил, оставил, оставил, оставил…» — Шипят, извиваются змеи огня. «Не оставь меня, а не то я умру!» — Как сказала, так и сбылось. С богом! Теперь я огонь на ветру! Ради тебя мне сгореть пришлось. [6]6
Здесь и далее: стихи в переводе Дины Крупской.
Нечаянно стишок написала. На одном дыхании. Не знаю, как это вышло. Подцепила вирус сентиментальности!
Спокойной ночи, Котрина! Уже светает… Вот-вот начнется еще один бесполезный день.
27 июня
Спала я долго, потому что чертовски не хотелось просыпаться. А когда все же пришлось открыть глаза, увидела на ночном столике незапечатанный конверт, а в нем — эту самую мерзкую путевку в Ниду. Изучила. Стало быть, ссылка моя продлится весь июль (!!!), меня будут четыре раза в день пичкать листьями салата, и мне придется выполнять миллион идиотских заданий: бегать, гулять, сидеть, лежать, крутиться, вертеться, лазить, потягиваться, дышать, терпеть массаж, медитировать, общаться с идиотами и все такое прочее. Не дождутся! И я, понятно, не собираюсь ждать, пока меня туда засунут. Надо что-нибудь придумать… Осталось меньше трех дней.
Жизнь сегодня явно не задалась. Ни мама, ни Гвидас со мной не разговаривали, я, понятно, тоже с разговорами к ним не лезла. Зато никто на мозги не капал — уже хорошо. Хотела поехать в город, но оказалось, что у меня нет ни цента, и пришлось от этого намерения отказаться.
Кто-то звонил мне на мобильный — не ответила, потому что номер был незнакомый. Из одноклассников не звонил никто. Никому я не нужна. Вот и прекрасно. Когда в комнате торчать стало уже невтерпеж, сходила на речку, но купаться не стала. Посидела на берегу, догуляла до леска и свернула к поселку. Никого не встретила — ни единого человека.