Дневник плохой девчонки
Шрифт:
Пока дотопала до старого города и купила все продукты, еще часик прошел. Когда позвонила в дверь бабулькиной квартиры, никто не открыл, и в первый раз пришлось воспользоваться выданным мне ключом.
Оставив еду в кухне, я рванула в спальню. Поня Казимера, как всегда, сидела в постели, но на этот раз она вся обложилась какими-то бумажками и переплетенными в картон тетрадками, а на кончик носа водрузила большие очки, закрывшие половину ее мышиного личика. Когда я вошла, бабулька, согнувшись вопросительным знаком и прикусив нижнюю губу, что-то писала на полях тетрадки и выглядела очень занятой.
— Здрасьте! —
Мне очень хотелось, чтобы она побыстрее увидела и оценила мою новую красоту.
— А я уж думала, ты не придешь, — отозвалась она, глянув на меня поверх очков, и снова уткнулась в свои бумажки.
Я поняла, что сегодня бабулька не в настроении.
— Простите за опоздание, — пробормотала я. — Проспала нечаянно…
Она, ничего не ответив, что-то вычеркнула и вписала — как будто меня тут и не было…
Раньше я приходила около двенадцати, а сегодня появилась на два часа позже… Может, она сердится и потому не хочет со мной разговаривать? В любом случае расклад был такой: старушка в упор меня не видела, а я тем временем просто лопалась от беспредельной доброты и желания общаться.
— Может, какие делишки подпирают? — приветливо осведомилась я.
— Что ты там… Что подпирает? — рассеянно пробормотала старушка, не поднимая глаз.
— Ну, типа, не надо ли в туалет вас сводить?
— Была уже, — как топором отрубила она.
Интересно, каким способом она туда добиралась — на двух конечностях или на четырех? Черт! Наверное, невежливо так думать… Но я не сдавалась:
— А теплого молока с булочкой принести?
Тут старушка подняла голову от бумаг, сморщилась, как-то болезненно зажмурилась, как будто у нее внезапно заныл зуб, и трагическим голосом проговорила:
— Ничего мне не надо.
Ну вот, опять начинается — «ничего мне не надо»! Похоже, этот бред у нее через день. Я вспомнила совет толстухи Онуте не обращать внимания на такие «капризы», еще немного постояла, но никаких перемен не дождалась, слегка обиделась и ушла в кухню.
Засунула продукты в холодильник, сварила себе кофе и устроилась у окна. Что за бес в нее вселился? Типа, она читает и не хочет, чтобы я ей мешала? Допустим, вот только, пока я стояла рядом с ней, она ни разу страницу не перевернула. И на мой голопупый облик ей наплевать… Может, и мне в ответ плюнуть на все на это и свалить отсюда? Очень хотелось встретиться с Лаурой и узнать, нет ли новостей из полиции… А еще очень хотелось курить…
Я решила, что перед тем, как сваливать, надо все-таки попрощаться со старушкой. Налила ей на всякий случай зеленого чаю с медом и потопала с чашкой в спальню.
Но при виде бабульки замерла в дверях…
Она сидела, закрыв лицо костлявыми ручонками, и плакала! Очки лежали рядом на кровати, несколько листков бумаги слетели на пол, а она всхлипывала, как обиженный ребенок, обливалась слезами и казалась еще мельче обычного.
Честное слово, у меня мурашки по коже побежали, и в первое мгновение я вообще не понимала, за что хвататься… Подозреваю, бабулька даже и не слышала, как я вошла… Я вышла из спальни, беззвучно закрыла за собой дверь и еще с минуту простояла в коридоре, прислушиваясь к тихим всхлипам. Хоть я и не знала, что случилось, мне было чертовски ее жалко. Ни с того ни с сего люди вот так вот не ревут… По себе знаю…
Я решилась вернуться в спальню только тогда, когда там воцарилась
Мы еще немножко помолчали, и наконец я услышала:
— Как же я устала… просто чудовищно… Моя жизнь — давно уже не жизнь, а бесконечное ожидание смерти… Чувствую себя антикварной мебелью, которая живет слишком долго для того, чтобы чему-нибудь особенно удивляться, стоит слишком дорого для того, чтобы кто-нибудь ее купил и изменил ее жизнь, слишком громоздка для того, чтобы вписаться в легкомысленный современный интерьер, и слишком ценная для того, чтобы кто-нибудь осмелился ее выбросить… Я заперта в своем ужасном теле, ни на что уже не способном, только чувствовать… Каждый день болит в новом месте… Даже… даже читать теперь не могу: почти не различаю букв… Ничего, ничего мне не осталось… Ну скажи, разве это жизнь? Сколько еще это будет продолжаться?..
Я не знала, что ответить. Гладила ее руку и сама чуть не ревела… Должна признаться, у меня в последнее время крыша тоже основательно съехала… Черт! Как трудно в этом мире встретить по-настоящему счастливого человека! И вдруг я вспомнила про чай. И спросила:
— Может, чайку с медом попьете?
Она открыла глаза, поглядела на меня и прошептала:
— Прости, что так расклеилась… Иногда до того все…
— Остоелозит? — попыталась я продолжить ее мысль. У старушки даже глаза заблестели.
— Вот именно! Правильно сказала: «Все остоелозит!» Остоелозит… Хорошее слово… — и она едва заметно улыбнулась.
— Ничего, это пройдет, — сказала я, чтобы ее утешить. — Мне иногда тоже жить не хочется…
— Тебе? — вскинула глаза старушка.
— Но ведь, наверное, со всеми так бывает?
Она, внимательно на меня посмотрела.
— Ну хорошо, может, это и… Дай-ка мне чаю…
Я помогла ей сесть и поднесла чашку к ее губам, она пару раз глотнула и снова откинулась на подушку. Похоже, немного успокоилась.
— Ты хорошая девочка, Эльвира… — сказала она. Эльвира! А как же — Эльвира-то и правда хорошая девочка! А я… Если бы Казимера хоть смутно догадывалась, какая я на самом деле распрекрасная — распрекрасная авантюристка! — она бы меня и близко к себе не подпустила! Черт, как же все паршиво получилось! Эта бабулька, пусть ей и было несколько сотен лет, мне ужасно нравилась!
Мы услышали, как по улице прошла какая-то развеселая компания мальчишек…
— А вы когда-нибудь выходите из дома? — спросила я.
— Смеешься? Ты же видела, как я передвигаюсь…
Вдруг меня охватил какой-то непонятный азарт, и я решила во что бы то ни стало вытащить эту разочарованную в жизни древность поглядеть на белый свет.
— А что, если… если нам выйти погулять, а?
— Ты совсем сдурела, детка?
— Я видела в коридоре за шкафом инвалидную коляску, в ней бы вас и вывезла!
— Глупости! — отмахнулась поня Казимера. — Я рассыплюсь на куски, еще не спустившись с лестницы.
Не знаю, что в эту минуту со мной сделалось — наверное, окончательно надоело изображать скромницу из школы для богомолок, и я, совсем уже раздухарившись, выпалила: