Дневник полярного капитана
Шрифт:
Боуэрс настаивает на том, чтобы одному проделывать всю работу в лагере; чудо – не человек! Никогда подобного ему не встречал.
Заструги поперек этой части пролива носят особый характер: наст изборожден длинными волнистыми полосами, а поперек последних идут такие же полосы, но менее глубокие; получается нечто вроде так называемого узора «елочкой».
Сложив привезенный экстренный груз, мы отправились дальше, к леднику Феррара. С левой стороны замечательно низкий припай; трещины от прилива нет, снежный покров на морском льду очень неглубок. Мы чувствуем себя прекрасно. Боуэрс – просто клад; Эванс тоже. Симпсон быстро учится. Лагерная жизнь по мне; одного не люблю – ночью вставать
19 числа мы дошли до Соборных скал [Cathedral Rocks]. Тут мы нашли поставленные Райтом поперек ледника вехи и все 20 число провели в том, что в точности делали съемку их положения. Дувший с ледника очень холодный ветер все усиливался. Несмотря на это, Боуэрс возился с теодолитом. Удивительный он, в самом деле, человек. Я никогда не видел никого, кто мог бы так долго на таком морозе работать голыми пальцами. Мои пальцы больше нескольких минут не выдерживали. Мы убедились, что было движение, – приблизительно 30 футов. (Оказывается, что старый ледник более прыток, чем мы полагали.)
Мы установили, что у разных вех движение определяется различно, – от 24 до 32 футов, и это всего за 7 1/2 месяцев. Это – весьма важное наблюдение, первое, произведенное над движением береговых ледников; оно больше, чем я ожидал, но все же настолько незначительно, что подтверждает мнение об их сравнительной неподвижности. Боуэрс и я сняли на леднике множество довольно удачных негативов, на пластинках и на пленках, что обеспечивает нас относительно фотографических работ во время предстоящей экспедиции.
21 числа мы спустились с ледника и разбили лагерь у северного конца его. Отсюда мы в течение следующих дней не спеша походили вдоль берега; заглянули в Новую гавань и влезли на морену, измеряя углы и собирая образчики каменных пород. У мыса Берначчи мы нашли много чистого кварца, а в нем – жилы медной руды. Я добыл кусок, содержащий комы меди. Это первый случай нахождения минералов, подсказывающих возможность разработки.
На следующий день мы увидели низкую, длинную ледяную стену, которую мы сначала приняли за выдвинутую в море длинную ледниковую косу. Подойдя ближе, мы увидели на ней темное пятно. Вдруг мы хватились, что эта коса отделена от берега, и мы стали обходить ее, узнавая знакомые черты. Подойдя совсем близко, мы стали примечать сходство с хорошо знакомой нам ледниковой косой у Эребуса, и, наконец, нам бросился в глаза флаг на нем; и вдруг нам пришло в голову, что это, пожалуй, и есть тот самый кусок, оторвавшийся от этой косы.
Мы не ошиблись. Мы разбили лагерь у дальнего конца и, поднявшись на вершину, скоро нашли оставленный Кэмпбеллом склад корма и ряд шестов, поставленных для указания пути нашим лошадям осенью. Итак, здесь твердо засела оторвавшаяся от ледника Эребуса в марте огромная льдина, около двух миль в длину, которая описала полукруг, так что прежний западный конец ее теперь обращен к востоку. Принимая в расчет многочисленные трещины в этой ледяной массе, крайне удивительно, что она уцелела, совершив такое дальнее плавание.
Одно время мы думали было на этой косе строить дом. Какое странное плавание совершили бы жители! Ледяная коса, бывшая в пяти милях на юг от мыса Эванс, теперь вдруг очутилась в сорока милях к WNW от него!
Отсюда мы продвинулись еще немного на север, пока, 24 числа, на нас не опустился туман и не скрыл от нас берег, который на этом месте делает изгиб.
Находящийся тут остров Данлоп, наверное, когда-то был под водой. Мы нашли правильное террасообразное побережье высотой в 65 футов, усеянное округленными от трения воды валунами. Осмотрев остров, легко было признать ту же террасообразную формацию вдоль берега; в одном
Берег к северу от мыса Берначчи отличается от местности кругом ледника Феррара и Новой гавани тем, что он тянется рядом закругленных бухточек, окаймленных низкими ледяными стенами. Там, где он выступает мысиками, местами обнажены основная гнейсовая порода и части морен, неправильными пятнами, весьма интересными для искателя геологических образчиков. За этой каймой длинными, волнистыми линиями простирается покрытая снегом возвышенность, мягкой покатостью спускающаяся к берегу; за этим опять – ряд горных хребтов, прорезанных глубокими долинами. Долины эти, насколько мы их проследили, как будто лучами расходятся от вершины, с которой начинается ледник Феррара.
По мере того как приближаешься к берегу, снежная скатерть, составляющая первый план картины, больше и больше закрывает вид на пики, уходящие вглубь земли, и даже со значительного расстояния невозможно получить хороший вид на внутренние долины. Осмотреть эти долины с вершины ледяной шапки составляет одну из задач, поставленных перед западной партией.
Я никогда до сих пор не представлял себе, чтобы весеннюю экскурсию можно было совершить так приятно.
24 числа, после полудня, мы собрались в обратный путь и, пройдя почти 11 миль, остановились на ночевку с внутренней стороны приплывшего куска Ледникового языка. 25 числа мы направились по прямой линии домой и на ночь остановились уже довольно далеко от берега. Боуэрс мерил углы с нашего полуденного привала, а я снял фотографическую панораму, сильно передержанную.
26 числа мы прошли всего 2 1/2 мили, когда на нас нагрянула свирепая метель. Мы пошли ей навстречу. В первый еще раз я пошел в самую гущу валившего с неба снега; это вполне возможно, но движение очень замедляется от сопротивления ветра. Пройдя еще две мили, мы решили сделать привал. Долго не удавалось поставить палатку, однако, справились и, внутри ее усердно работая метлой, очистили все от снега.
Благодаря заботливости и усиленной топке мы сравнительно мало снега набрали на вещах; опыт везде приносит пользу. Метель продолжалась все 27 число, а 28 оказалось самым тяжелым днем из всех. Ветер дул в лицо, режущий, морозный; но хотя он постепенно усиливался, мы упорно шли вперед, только время от времени останавливаясь, чтобы обернуться и дать нашим обмороженным лицам отойти. Только около 2 часов удалось найти подходящее место для полуденного привала под защитой ледяной гряды. От длительного, утомительного перехода сильно пострадал Симпсон: все лицо его было обморожено и теперь еще в пузырях. Снег понесло, пока мы сидели в палатке, и только в 3 часа перестало, так что мы могли снова двинуться, хотя ветер нисколько не утих. Тут я над южным хребтом Эребуса увидел зловещее, мутное небо, сулившее новую метель.
В надежде, что она обойдет нас, я пошел дальше, как вдруг Неприступный остров исчез с наших глаз. Тогда мы кинулись искать места для привала, но метель уже со всей силой нас настигла. Снег так несло и крутило, что не было возможности поставить внутреннюю палатку. На то, чтобы внешнюю поставить, потребовалось много времени, но, наконец, удалось – спасибо Эвансу и Боуэрсу. Пришлось рисковать обмороженными пальцами, и изо всех сил цепляться за палатку, дюйм за дюймом укрепляя ее; и это еще было не особенно медленно, если принять во внимание все условия. Напились какао и стали ждать. В 9 часов вечера снег перестало крутить, но мы были до того занесены им, что решили идти дальше, несмотря на ветер.