Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург
Шрифт:
Мы едем, и все больше пеших и конных попадается на глаза, все больше суеты и движения; дороги спотыкаются друг о дружку и бегут, бегут в Москву. А-ца-ца-ца-ца-ца-ца!!! Приказал и я Тимофею погонять, а он рад стараться. И вот, будто искра мелькнула за лесочком, потом еще одна – московские купола. Ну, здравствуй, Москва златоглавая! Чего тебе от меня надобно?
В Москве у дядюшки
Прибыв
Вероятно, лакей вспоминал прошлый мой визит сюда, когда я пытался тайно втащить через окошко на второй этаж барышню. Попытка та закончилась неудачей – веревка оборвалась, и барышня вроде как ногу тогда сломала. С тех пор уже много воды утекло, но оказалось, что живые события тех времен до сих пор волновали лакея чрезвычайно.
Дядюшка сделал вид, что весьма рад моему приезду. Едва я вошел в кабинет, он поспешно вскочил с кресла и засеменил мне навстречу. При этом дядюшка улыбался, и по лицу его бежали морщинки – точно в стылый старый пруд бросали камешки. Он деликатно обнял меня и, изображая родственный поцелуй, осторожно ткнул свою щеку в мою.
– Ну, как ты, дорогой племянник? Надолго ль в Москву?
– О, нет, не надолго, – сразу успокоил я дядюшку. – Спешу в Петербург по долгу службы.
– По долгу службы?
– Именно, именно.
– Ну, хорошо, хорошо, хорошо, – дядюшка засеменил назад в свое кресло, пытаясь незаметно обтереть после «поцелуя» платочком свою щеку. – И как служба? Скоро ль в генералы?
И хотя последний вопрос он задавал, будучи ко мне спиной, я так и видел, как губы его кривятся в усмешке.
Усевшись, дядюшка позвонил в колокольчик и приказал явившемуся слуге подавать обед.
– В залу подавать-с? – спросил слуга.
– Сюда подавай, остолоп! – воскликнул дядюшка и топнул ногой. – На двоих, слышишь, подавай!
Слуга поспешно удалился, а мы начали беседу. Поначалу она шла туго – точно не меж родственниками, друг друга давно не видевшими, а разбойниками, которые случайно столкнулись на узкой ночной дорожке и не о том думают, как сказать и что ответить, а как бы половчее свой нож из-за голенища выхватить.
Однако ж мало-помалу разговор вошел в обычные берега. Дядюшка стал расспрашивать меня о службе: он желал знать, как обстоят дела с закупками провианта, по-прежнему ли гусары готовы дать по носу наглому пруссаку и турку, не в одном ли я служу полку с его давним знакомцем майором Кондулуковым и прочее, прочее, прочее.
Я, как мог, отвечал. Разговор, разумеется, зашел и о родственниках. Дядюшка сделал обзор их здоровья: у кого мигрень, у кого жаба, кто уже едва ноги волочит, а кто еще «скоренько бегает». Признаться, меня мало занимало состояние здоровья и степень бодрости и проворства моих родственников, тем более что о многих из них я знал лишь понаслышке, а об иных имел лишь смутные детские воспоминания.
– А как поживает мой двоюродный братец и ваш сын Александр? – спросил я. – Помнится, мы пробовали с ним скрещивать
– Опыты? – дядюшка насупился. – Кабы не мое приятельство с губернатором, плохо бы эти опыты для вас тогда закончились.
– Это были все лишь невинные шалости, имевшие единственной целью обогатить природу новыми видами.
– Единственной целью… – криво усмехнулся дядюшка. – Ты лучше скажи, когда, наконец, образумишься и семьей обзаведешься?!
Я ответил, что еще не пришло мне время жениться, но непременно это сделаю когда-нибудь, как всякий порядочный человек.
– Порядочный? – переспросил дядя, и в щеки его добавилась изрядная порция багрянца.
– У вас есть сомнения на сей счет?
– Сомнения? Я полагаю, что порядочные люди не волочатся за каждой юбкой! Порядочные люди обзаводятся супругами, плодятся на законном основании и почитают своим долгом заботу о семействе. Се-мей-стве! – дядюшка устремил вверх указательный палец. – Вот, например, я… С тех пор как перешла в мир иной моя Анна Степановна, Царствие ей Небесное, не стал я шляться по дамам, охочим до развлечений.
– А что ж не стали? – поинтересовался я.
– А потому не стал, что я совесть в отличие от некоторых имею. Со-весть! – тут он вновь устремил вверх указательный палец. – Жду, когда и меня приберет Господь, чтобы мы с Анной Степановной воссоединились на небесах.
– А со Стефанией Карловной на небесах не желаете воссоединиться? – спросил я. – Ведь, насколько мне известно, она тоже когда-то была вашей супругой? С которой же из двух вы желали бы воссоединиться на небесах?
– Кхы, кхы, кхы… – откашлялся дядюшка. – Да, Стефания Карловна родила мне первенца Александра, а сама умерла при родах. Однако при чем тут Стефания Карловна?
– Как при чем? Ведь именно она была вашей первой супругой, а не Анна Степановна! И потому было бы логично воссоединиться на небесах сначала с нею… В приоритетном, так сказать, порядке. А уж потом, коли и там, на небесах, не сложится, воссоединяться с Анной Степановной.
– Странное предположение. Ты весь в отца, как я погляжу… Тот же взгляд, те же повадки…
– Это делает мне честь – быть похожим на папеньку, – с простоватым видом отчеканил я.
– Кхы, кхы, кхы… – закатив глаза, еле отдышался дядюшка. – Давно он тебе не писал?
– Регулярно пишет.
– А не отписал он тебе, что вновь спутался с этой… Даже не хочу ее имя произносить в этих стенах. Опозорил мою сестру и твою мать! – теперь уже выкатив глаза, заговорил дядя. – Говорил я… говорил тогда, что не надобно за него ей идти…. Как чувствовал, хотя и сам в те поры еще молод был!
– Да не тебе, дядюшка, о моем отце судить.
– Это почему ж?
– А потому, что я канделябрами кидаюсь, когда разговор мне не по душе.
– Ишь ты какой! – вдруг улыбнулся мой родственный собеседник. – Что ж, это похвально, это я приветствую! Это – наша порода! Коли есть у нас еще такая молодежь, за Отечество я покоен.
Пожилая стряпуха принесла обед; дядюшка внимательно следил, как она расставляет на столе тарелки, а потом сказал:
– Вот что, Степанида… когда пойдешь вниз, вели, чтоб молодому барину постелили в спальне рядом с моим кабинетом. И еще скажи Анисье, Татьяне и Ольге, чтоб живо собирались и отправлялись во флигель. Там пусть сегодня и ночуют.