Дневник путешествия Ибрахим-бека
Шрифт:
Таковы немногие примеры, показывающие патриотизм и благородный пыл Ибрахим-бека.
Не приходится скрывать, однако, что некоторые близорукие люди относили эти чувства на счет его невежества и тупого фанатизма. Но это не так. Мой дорогой соотечественник, хотя и был молод, отличался умом, опытностью, проницательностью и здравым смыслом человека, умудренного жизнью; к тому же он считался одним из образованнейших людей своей эпохи. Но стоило ему услышать слово «Иран», он совершенно терял самообладание, всем его существом целиком завладевала любовь к родине. Он не переносил, если кто-нибудь дурно отзывался о предмете его любви, — и эта можно считать только положительным качеством его натуры.
Случилось так, что я уезжал из Стамбула. Через два месяца, когда я вернулся домой, мой сын сказал:
— Отец, к нам в гости заезжали двое из Каира. Они оставались у нас три дня, а потом выехали в Иран.
— Как их зовут? — спросил я.
— Они оставили вам письмо на столе в библиотеке — прочтите. Я взял письмо и прочел. Вот оно:
«Да будем мы твоей жертвой!
«Намереваясь совершить паломничество в святой Мешхед, [49] мы с Юсифом Аму прибыли из Каира в Стамбул и остановились в вашем доме, который был для нас единственной
49
Мешхед — город на северо-востоке Ирана, в котором находится гробница восьмого имама Ризы — одна из главных мусульманских святынь. Она представляет собой комплекс сооружений, включающий мавзолей, здание, носящее название «беста» или «харами Ризави», мечети и медресе. Самые ранние исторические сведения о святыне относятся ко 2-й половине X в. Подробное описание гробницы оставил арабский путешественник Ибн Батута (XIV в.). Несколько раз здание восстанавливалось и реконструировалось (при султане Санджаре — XII в., хане Улджайту — XIV в., сыне Тимура Шахрухе — XV в.). Наибольшее значение святыня приобрела в эпоху Сефевидов, когда Мешхед стал религиозным центром страны. Гробница является выдающимся памятником искусства.
50
«Книга Ахмада» — наиболее значительное произведение иранского просветителя Абд ар-Рахима Талибова (1855 — 1910). См. о нем послесловие (стр. 237 — 240).
«Еще раз молюсь за вас. Юсиф Аму шлет вам поклон.
Когда я увидел, что автором письма был мой друг Ибрахим-бек, я очень пожалел, что не оказался в Стамбуле во время его приезда и не отговорил его от путешествия по Ирану. Я бы посоветовал ему, проехав через Батум и Ашхабад в Мешхед, этим удовольствоваться и тем же путем вернуться обратно. Я ведь знал, что, приехав в Иран и увидев тяжелое положение своей родины, он будет страдать. Я боялся, кроме того, что, наблюдая всякие неполадки, он не станет воздерживаться и будет ругать и поносить даже высокопоставленных особ и подвергнет себя тем самым всяческим неприятностям. Ведь я хорошо знал Ибрахима, да и сам он как-то к случаю рассказал о такой истории, происшедшей с ним в Каире:
— Однажды в городском саду я заметил трех-четырех прогуливающихся иранцев. Среди них был человек лет шестидесяти, с крашеной бородой. На нем была старая рваная одежда, ветхие башмаки и невероятные красные с белым чулки. Сквозь дыры в башмаках и чулках просвечивали грязные пятки. Вместе с тем выступал он очень величаво, высоко поднимая ноги, и башмаки шли впереди него на три шага. На голове у него была суконная шапка, от старости превратившаяся из черной в зеленую, с кокардой в виде Льва и Солнца. [51] Я заметил также орден Льва и Солнца третьей степени, прикрепленный вместе с тремя или четырьмя серебряными медалями на воротнике его рваного сюртука. Для меня стало ясно, что это иранцы-паломники, путешествующие по Египту. Я подошел к ним, поздоровался и сказал: «Да будет удачным ваше паломничество! Вы, по-видимому, возвращаетесь из святых мест?». — «Это так, да будет мидостив к вам господь! А вы откуда знаете персидский?». — «Я сам иранец». — «Откуда родом?». — «Из Азербайджана. А вы?». — «Из племени хамсе. [52] Зовут меня хаджи-майор». — «Теперь-то вы хаджи, это понятно, майор — это ваше звание, а позвольте узнать ваше имя?». — «Майор Рустам». — «Чудесно, у вас великое имя. [53] Позвольте мне высказать вам одну просьбу». — «Что такое?» — спросил он. — «Вы сейчас в Египте. Здесь много людей разных национальностей, и на каждом шагу можно встретить солдат, полковников и майоров. Обратите внимание, одеты они чисто и прилично. Следует и вам из уважения к вашим орденам и ради высокого достоинства нашей родины и народа носить одежды, приличествующие вашему военному званию, а не такую рвань, которая может навлечь на вас стыд и смущение». — «Мы паломники. Наша одежда осталась дома», — заметил майор Рустам. — «Раз вы оставили там одежду, то следовало оставить там и шапку, и орден, и медали. А теперь лучше вам снять их с себя — наденете, когда вернетесь домой». — «Эй, дерзкий человечишко, а тебе что за дело? Ты что, правитель области?». — «Нет, но моя преданность родине понуждает меня удерживать вас от такого неблаговидного поведения». Тут я заметил, что хаджи-майор даже переменился в лице от гнева и закричал: «Смотри, негодный, берегись! Будь мы Сейчас с тобою в Иране, я приказал бы посадить тебя на кол!». От этой грубости у меня потемнело в глазах, и я, не тратя время на перебранку, схватил его за воротник и закатил две-три оплеухи. Так что у него слетела шапка. Подоспели окружающие и удержали меня. Один из них, выбежав вперед, сказал: «Эй, земляк, знаешь ли ты, с кем имеешь дело? Это же хаджи-майор. Он хозяин целой области у себя на родине, у него мельницы и сады, и он командует таким-то полком». Итак, я вернулся домой, дрожа от гнева и посылая проклятия шайтану.
51
Лев и Солнце — основные атрибуты национального герба Ирана.
52
Хамсе — одно из лурских племен, проживающих на северо-западе Ирана,
53
«... у вас великое имя» — намек на Рустама, легендарного героя древнего Ирана, главного персонажа героического эпоса «Шахнаме» Фирдоуси.
Так что легко себе представить, какие
Прошло восемь месяцев.
Однажды слуга доложил мне, что вернулись те два гостя, которые уезжали в Иран. Я побежал к дверям. После рукопожатий, объятий и приветствий мы вошли в комнату, и я сказал:
— Брат мой, я очень о вас беспокоился! Если бы я знал, где вы находитесь, то послал бы телеграмму. Но, слава богу, вы вернулись целы и невредимы. Надеюсь, аллах был милостив и путь ваш, как морем, так и сушей, не доставил вам неприятностей?
— Нет, ничего, — ответил Ибрахим, — только в районе Трапезунда был небольшой шторм и нас качало, но и это быстро кончилось.
— А каким пароходом вы плыли?
— Русским.
— А теперь чувствуете себя хорошо?
— Благодарю вас, хорошо.
— Ну расскажите же мне об этом продолжительном странствии, где пришлось, видно, ехать и на лошадях, и на верблюдах?
— Всякое бывало — что доставали, на том и ехали.
— Почему же вы не предупредили меня о своем намерении путешествовать?
— По правде говоря, я об этом не думал, и только за два-три дня до отъезда у меня возникло такое желание. А причиной тому стал ага Ахмад Ширази. Вы должны знать агу Ахмада. Когда вы изволили гостить у меня в Каире, он как-то заходил в мой дом.
— Да, да, я припоминаю.
— Этот человек за честную сорокалетнюю службу своего отца должен был получать из Тегерана ежегодно сто двадцать туманов [54] пенсии. Но прошло десять лет, а он ничего не получил. Бедняк отправился в Тегеран. И там выяснилось, что эти суммы ежегодно поступали из Тегерана на имя иранского посольства в Стамбул. [55] И вот это-то посольство, которое считает себя опекуном и душеприказчиком всех живых и мертвых иранцев, из года в год безнаказанно и без зазрения совести поглощало эти деньги так же, как прибрало к рукам имущество прочих несчастных иранцев, проживающих в Стамбуле и его окрестностях. Короче говоря, этот злосчастный ага Ахмад Ширази, перенеся все тяготы такого длинного пути, вернулся в Каир ни с чем. Вы ведь знаете меня — я сразу же побежал к нему, чтобы узнать последние новости об Иране. Прихожу и спрашиваю: «Что нового?». — «Да ничего», — отвечает он. «Я спрашиваю, — поясняю я, — о состоянии монархии и о положении государственных министров». Он снова отвечает: «Ничего не могу сказать». Я спросил его еще об организации войска, о разных государственных учреждениях. Отвечает: «Ведь я уже сказал, ничего нового!». — «Поразительно! — воскликнул я. — Что ж, в этой стране, быть может, совсем нет ни военного министерства, ни министерств внутренних дел, иностранных дел, просвещения, финансов, юстиции, земледелия и торговли?». — «Названия-то такие есть, — говорит он, — чиновники и писцы тоже существуют. Дошло до того, что ради двух полусгнивших старых суденышек завели министерство морских дел и назначили министра. Из этого нетрудно заключить, каковы и прочие министерства». Из-за этих вздорных и нелепых речей я вернулся домой совсем расстроенный. Всю ночь я думал: что делать? Не может быть таких вещей, какие болтают о моей родине! Да и разве правильно, что наказ путешествовать, который дал мне покойный отец, я исполнил только для посещения европейских стран, где был по два, по три раза, и ни разу не повидал родины? Лучше всего отправиться мне на поклонение в святой Мешхед, а затем навестить другие области и уж, конечно, столицу. Если мне приглянется какое-нибудь место, думал я, то, вернувшись в Каир, я продам свое имущество, возьму семью и слуг и поеду в Иран и там, на священной земле родины, проведу остаток моих дней, занявшись торговлей или земледелием. На другой день я сказал Юсифу Аму, чтобы он распорядился сборами, так как через день мы едем в Мешхед, а затем в путешествие по Ирану. Вот тогда-то, восемь месяцев назад, мы и заезжали к вам по пути в Иран, а теперь возвращаемся в Каир.
54
Туман — в прошлом и теперь — самая крупная денежная единица в Иране, равная ныне десяти риалам.
55
«... на имя иранского посольства в Стамбул» — в XIX в. Египет был под протекторатом Османской империи, и вся дипломатическая связь его с другими странами шла через Стамбул.
— Хорошо, — сказал я, — и что же вы увидели? Каково положение в стране, как ею управляют?
Ибрахим тяжело вздохнул:
— Не вам бы спрашивать и не мне отвечать. Увы, лучше бы мне никогда туда не ездить и не видеть всех этих ужасных вещей. Пусть бы мои представления о родине остались прежними!
— Я так и знал, — заметил я, — что вам не вернуться из этого путешествия довольным. А теперь уж, если расскажете обо всем, что видели, хуже не будет.
— Все, что я видел и что происходило со мной, я записывал. Завтра я принесу вам свой путевой дневник, и вы сами прочтете. А пересказать все это у меня и язык не повернется! Признаться, у меня не лежало сердце к тому, чтобы описывать все эти безобразия, но я не хотел идти наперекор последней воле отца. Он завещал мне ради будущей пользы записывать во время путешествия все происшествия и все мои наблюдения в каждой стране, где я побываю.
Так прошел вечер, мы поужинали, и я сказал Ибрахим-беку:
— Вам надо пойти отдохнуть с дороги. Да хранит вас аллах! На этом мы разошлись и легли спать.
Утром, когда, совершив намаз, мы пили чай, Ибрахим сказал:
— Юсиф Аму, приготовь белье на смену, пойдем в баню. Потом, обращаясь ко мне, добавил:
— Представьте, все эти восемь месяцев мы не видели бани.
Юсиф Аму раскрыл чемодан, чтобы достать белье, но Ибрахим велел подать себе прежде всего дневник. Взяв тетрадь, он протянул ее мне.
— Это мой дневник. Я записал в него все, что я видел, ничего не преувеличив и не преуменьшив. Если у вас есть время, почитайте его, пока мы не вернемся из бани.
Я взял дневник. Предвижу, что и читатель с нетерпением ждет подробностей путешествия, поэтому я привожу дневник полностью.
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ИБРАХИМ-БЕКА
18-го числа ... месяца вместе с моим учителем Юсифом Аму, который поистине для меня и дядя, и отец родной, отправился я на поклонение святым местам в Мешхед и в путешествие по Ирану. В два часа дня мы выехали первым поездом в Египетский порт [т. е. Александрию], куда прибыли в тот же день. Там мы провели ночь, а на следующий день в четыре часа пополудни, взяв билеты первого класса на пароход «Принц Аббас», отплыли в Стамбул.