Дневник путешествия Ибрахим-бека

Марагаи Зайн ал-Абилин

Ах, злорадные слова этого неверного острой стрелой пронзили мое сердце. Но что делать — спорить было невозможно. Поневоле мне пришлось встать и пойти в противоположный угол вагона, где я вскоре забылся сном, обессилев от горя.

Проснулся я от слов Юсифа Аму:

— Вставай, уже виден Тифлис.

Скоро поезд остановился — приехали. Мы выбрались из вагона, носильщик подхватил наши вещи. Я сказал:

— Остановимся в гостинице «Лондон». Ещё в Батуми Али Ленкорани советовал нам остановиться в ней.

Прибыв в эту гостиницу, мы сняли комнату за четыре рубля в сутки. После умывания я сказал Юсифу Аму:

— Пойдем, поищем-ка иранской кухни!

Мы отправились в квартал, известный под названием «Шайтан-базар». Там было несколько лавочек с иранскими кушаниями.

Это были грязные, закопченные лавчонки, с медной почерневшей посудой и тяжелым запахом.

Но делать было нечего. Мы вошли в лавку, торгующую челавом, [56] и попросили подать челав. Есть пришлось руками, а о чистоте и приятном вкусе нечего было и мечтать.

56

Челав — вид плова.

Прогуливаясь после еды по городу, я воочию убедился, что положение иранцев здесь еще хуже, чем в Батуме. Почти все они либо батрачат, либо работают на строительстве, либо дробят камни на улицах.

Сердце мое облилось кровью, когда я увидел, в каком ужасном положении они находятся и какую изнурительную работу выполняют. Можно было поклясться, что в этих городах весь самый черный и тяжелый труд достается в удел несчастным иранцам.

Нам попался по дороге один из наших земляков, и я спросил у него:

— Есть ли здесь иранские купцы?

— А как же, — ответил он, — в караван-сараях Халатова, Баранбекова и других много иранских купцов.

Узнав, как пройти к этим караван-сараям, мы направились туда. Войдя внутрь одного из них, я внимательно осмотрелся и увидел, что купцы сидят в лавках, заваленных тюками и кипами канауса [57] и ситцев из Хамадана и Буруджирда, йездской бязи [58] и наинского [59] холста. Вдруг я услышал, что кто-то окликает меня по имени: «Ибрахим-бек! Ибрахим-бек!».

57

Канаус — плотная шелковая ткань полотняного переплетения. Применяется для пошива платьев и в качестве подкладочного материала.

58

Йездская бязь — ткань, вырабатываемая в г. Йезде, на юго-востоке Ирана.

59

Наин — город на юге Ирана, центр шахристана (области).

Я остановился. Ко мне подбежал какой-то человек и приветствовал меня. Я ответил на приветствие.

— Наверное, вы меня не узнаете? — спросил он.

— Я припоминаю вас, — ответил я, — но точно не могу припомнить, где выпал нам случай встречаться.

— В Каире. Несколько лет тому назад, возвращаясь из паломничества в святую Мекку, я прибыл в Каир и в торговом доме хаджи Мирзы Мухаммада Рафии Мушки имел честь увидеться с вами. В тот вечер я был среди гостей.

— Это очень вероятно, — подтвердил я.

Он повел меня в свою лавку, и там мы разговорились.

— Скажите пожалуйста, — сказал я, — мне представляется, что здесь очень много иранцев. Помилуй бог, куда только ни бросишь взгляд, везде соотечественники. Больно и горько видеть, в каком они плачевном и жалком положении!

— Да, их много, — ответил мой собеседник.

— Сколько же?

— Говорят, что на Кавказе их около шестидесяти тысяч.

— Но почему же эти люди покидают родину, едут на чужбину и терпят здесь такие унижения и напасти?

— Из-за бедности иранского государства и безработицы, из-за вымогательства всех начальников по отношению к своим подчиненным, из-за безземелия крестьянства. Этих людей недолго думая отпускают в чужие страны, чтобы содрать с них один туман за визу, и никто не поинтересуется, куда они едут и что будут там делать.

Ведь дошло до того, что в пограничных селах и деревнях даже на могильных плитах на кладбищах вы видите все сплошь женские имена, а мужских становится все меньше и меньше. Поистине, это поселения женщин.

— И бывают среди них еще торговцы или это все рабочие? — спросил я.

— Увы, если бы они были рабочими! А то ведь занимаются воровством и жульничеством и творят такие позорные дела, что нам совестно за них.

— А куда же смотрит консул?

— Да вразумит тебя господь! Какое консулу до этого дело? Он только взимает четыре рубля за паспорт да суммы покрупнее в виде разных взяток и штрафов. Или вот еще, если кто-нибудь из них умрет и оставит какие-нибудь сбережения, то консул тут как тут.

— Скажите, а деньги за паспорта этих шестидесяти тысяч человек — это ведь значительная сумма — получает правительство?

— Правительство о них и не ведает! До него и гроша не дойдет из этих денег. Разве что в день назначения консула оно получает от него определенную сумму в виде подарка. Все эти деньги, говорят, забирают министры и послы, а на долю правительства остаются консульские грехи да проступки. Каждый консул может изготовить этих паспортов сколько душе угодно и торговать ими. Частенько они и достаются не иранцам, а всяким жуликам и проходимцам из иноземных подданных, которые, переплатив за них рубль-два лишних, творят потом под видом иранцев разные мерзкие преступления. Когда такие личности попадают в руки русских властей, то не требуется больших расследований, чтобы увидеть, что паспорта-то у них фальшивые. А теперь представьте себе, как это роняет достоинство страны в глазах иностранцев и могут ли они считаться с подобными консулами? Когда разговор дошел до таких ужасных вещей, я понял, что все это непосильно тяжело для меня, и сердце мое готово было вырваться из груди. Тогда, свернув свиток этой беседы и переведя речь на торговлю и коммерцию, я спросил:

— Как идет у вас торговля? Какие товары вы привезли с собой из Ирана?

— Да вот хамаданские и буруджирдские ситцы, тебризский и миланский канаус. По сравнению с прошлым годом спрос на них сильно упал. Многие годы мы привозили этот товар сюда тысячами тюков и продавали его. А нынче и сотой части того не распродашь. Уж очень много плутовства: и краски и пряжу крадут, совершают всякие подделки, употребляют искусственные красители — вот покупатели и не желают брать. Еще немного, и ткани эти вообще не станут никому нужны. Тогда нам придется закупать для Ирана московские шелка. За короткое время, которое я занимаюсь торговлей, я видел немало русских и знаю, что они за несколько лет и с небольшими капиталами сумели развернуть ткацкое дело и благодаря своей честности стали миллионерами. И наоборот, многие иранцы, прибывшие сюда со значительными средствами, после десяти и даже двадцати лет работы терпят банкротство. А все потому, что мы никогда не думаем о народной и общественной пользе. Мы портим отечественные товары ради двухдневной прибыли, а вот не ведаем того, что «плохо увязанная ноша не достигает места назначения». Ведь пройдет некоторое время, и из-за подлогов и обмана такие товары совсем выйдут из употребления, и какой вред будет тогда нанесен всему иранскому народу! Теперь в Тифлисе, как я уже говорил, многие иранские товары исчезли совершенно. Поэтому среди иранцев с трудом найдешь человека с капиталом хотя бы в десять тысяч туманов. Как говорится в пословице, «все шапки Таги переходят на голову Наги». [60] Главной причиной такого ужасного положения являются небрежение властей и привычка чиновников к взяткам. Ведь нет никакого противодействия этим двум злополучным вещам, являющимся основными причинами разорения нашей великой страны.

60

«Все шапки Таги переходят на голову Наги» — персидская поговорка, применяемая в ситуации, когда люди меняются ролями. В данном случае русские купцы разбогатели, а иранские разорились.