Дневник путешествия Ибрахим-бека

Марагаи Зайн ал-Абилин

— Что это за речи такие, — воскликнул мулла. — Все улемы одинаковы, какая может быть меж ними разница? А сам ты вероотступник, раз говоришь об улемах без должного уважения, и поэтому врата спасения перед тобой закрыты.

— Вероотступник тот, кто невежественен, а выставляет себя перед людьми в обличье ученого, — возразил Ибрахим. — Эти-то негодяи и есть главная причина всех бед, свалившихся на голову иранцев.

Вижу, при слове «вероотступник» Ибрахим-бек побледнел, весь задрожал, глаза его широко раскрылись и он закричал:

— Вот именно такие слова, как ваши, разрушили огромную страну, повергли в прах древний народ, заставили людей забыть о пользе науки и дали разгул невежеству: это из-за них люди впали в нищету, совершенно отказавшись

от овладения знаниями и образованием, подлинную науку подменили вызубриванием нелепых арабских фраз, вроде: «Зайд бьет Амра». [228] Вот тогда и обнаглели повсеместно стяжатели и честолюбцы, которые без зазрения совести начали толковать на всякий лад святые постановления чистейшего шариата и пробрались на высокие посты. Один сказал: «Я — шейх», а другой, набравшись дерзости, взлетел еще выше и заявил, что он пророк. И по одному лишь мановению их руки темные люди стали стекаться к ним со всех сторон...

228

«Зайд бьет Амра» — фраза, многократно встречающаяся в арабских грамматиках в качестве примера.

При этих словах Ибрахим совсем перестал владеть собой. Он вскочил с подушки, на которой сидел, поджав под себя ноги, и, подбежав к мулле, крикнул ему прямо в лицо:

— Вы принадлежите к сорту людей, которые научные диспуты по своему недомыслию сводят к тому, что бьют друг друга книгами по голове и поносят друг друга хулительными словами. Всякие ссоры и распри не относятся к науке, корень их — темнота и тупость. Именно такие внешне ученые люди по сути — круглые невежды и повинны в разобщении между народом и правительством. Увлечение каллиграфией и алхимией, пристрастие к терьяку — все это из-за отсутствия просвещения!..

Голос Ибрахима звучал все громче, рот начал подергиваться, как у верблюда, одержимого падучей, пот лил с него градом. В полной растерянности наблюдал я эту сцену.

— Мне больно, мне горько оттого, — закричал он снова, — что этот человек, претендующий на звание ученого, проклял меня за несколько слов правды, которые я сказал!..

Тут он поднял руки, сорвал с головы шапку и ударил ею об пол, как безумный. Шапка, подскочив, сбила стоявшую рядом лампу, лампа упала и разбилась, керосин разлился по полу. Пламя от фитиля взвилось язычками и в мгновение охватило все, стоявшее рядом.

Тут, наконец, я сбросил с себя оцепенение и увидел, что Ибрахим лежит без сознания, а пламя подбирается к нему, пожирая большой ковер.

— На помощь! Сюда! Горим! — закричал я.

Вбежал Юсиф Аму со слугами. Я сказал ему, чтобы он, не обращая ни на что внимания, вынес бы поскорей Ибрахима и спас его, а комната пусть проваливается хоть в преисподнюю!

Вдвоем мы вынесли из комнаты бездыханного Ибрахима. В это время мулла носился по комнате, спасаясь от огня, но пламя уже коснулось краев его одежды. Он кричал во весь голос:

— Горю! Спасите! Воды! Воды!

— Пожар! — подхватил я.

Сбежались соседи и начали заливать огонь водой. Пламя, между тем, охватило занавеси и перекинулось на оконные рамы и потолок.

— Сдирайте занавеси, ломайте рамы, — отдал приказ я. Люди уцепились за занавеси и с криками: «Йа, Али! Йа, Хасан! Йа, Хусайн! [229] Йа, Али ибн ал-Хусайн!» — сорвали их. Огонь утих.

Давно терпения рубеж душа переступила. Но никому за пелену времен не заглянуть!

229

Али, Хасан, Хусайн — имена мусульманских святых, сподвижников Мухаммада.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хвала господу,

всесильному и щедрому, что он даровал мне, рабу его, возможность напечатать этот дневник путешествия и позволил мне оставить на память всему миру славное имя достойного уважения и несчастного путешественника, претерпевшего из-за своей любви к родине столько бедствий и столько невероятных трудностей.

Как уже сказано в предисловии, опубликование этого дневника, потребовавшее больших затрат и преодоления многих затруднений, не имело в виду каких-либо корыстных расчетов. Напротив того, будучи твердо уверен, что к этому обязывают меня моя преданность родине, народу и правительству, я по доброй воле принял на себя все труды и все издержки. Льщу себя надеждой, что уважаемые читатели, взглянув беспристрастно на эти страницы, загорятся благородным стремлением уничтожить все недостатки, порочащие их родину, и тогда благодаря их счастливой звезде и высоким помыслам выправятся постепенно все эти недостойные и неблаговидные дела.

Тогда не место отчаянию, ибо никакие трудности не устоят против объединенных усилий целой нации. Ведь говорят: «Воля человека сворачивает горы». Нужно только дружно и сообща взяться за исправление дел, и все преграды будут сметены.

Я твердо верю, что и предводители нации не захотят далее терпеть эти унижения, выпавшие на долю их самих и всего народа. Взяв за образец дела правителей далекого прошлого, они предпримут, наконец, необходимые меры для полного искоренения распространенных пороков и возвеличения нации. Наша родина должна освещаться лучами истинной цивилизации в совокупности с чистейшими законами ислама и гуманности. Пусть мрачные тучи невежества и лености будут рассеяны свежим ветром науки и просвещения, справедливости и равенства, дабы горизонт нашей страны — благословеннейшего края планеты, очистился бы от дыма бесправия и жестокости, а плевелы насилия и смут сгнили бы на корню.

Во всех наших городах и селениях, на всех границах нашей родины, на всех государственных зданиях должно горделиво развеваться знамя справедливости, на одной стороне которого будет сиять знак Льва и Солнца и корона кайанидов, [230] а на другой стороне — святой стих из Корана. Во всех городах и для всех жителей распахнутся двери справедливых судов, расположенных в великолепных зданиях, и перед лицом закона будут равны богач и бедняк, эмир и нищий.

Я верю, что предводители нации защитят права рабов божьих от насилия и гнета и всегда будут вершить суд согласно законам святого эмира правоверных Али ибн Абуталиба — да благословит его аллах и да приветствует! Ибо помнят они, как сей имам, обращаясь с речью к народу пророка — да благословит его аллах и да приветствует! — изволил сказать: «Я не ставлю своих сыновей, Хасана и Хусайна, выше вас и не отдаю им предпочтения. Я не предпочту их не только вам, но и последнему эфиопскому рабу с отрезанным носом». Вот как судили наши предки в отношении слабых подданных!

230

Кайаниды — династия легендарных царей древнего Ирана, воспетая в «Шахнаме» Фирдоуси.

Вспомните теперь, как в конце двенадцатого века мучались наши деды от притеснений жестоких правителей, всяких губернаторов, начальников стражи, простых стражников и прочей челяди. Вспомните, как по одному бессмысленному слову какого-нибудь зверя в человечьем обличье пропадало их имущество и гибли жизни, как страдали земли и посевы от губительных набегов жестоких и сильных врагов.

И как нынче страждут наши сердца, когда мы, прослеживая взглядом историю прошлых лет, видим, как томилась наша родина от кровопролитий и разрушений, чинимых Чингиз-ханом и его дикими и безжалостными ордами, так и наши потомки будут потом скорбеть, оглядываясь на нашу жизнь. Поэтому нам пристало действовать так, чтобы не оставить им в наследство страшные описания наших бедствий.