Дневник русской женщины

Дьяконова Елизавета

Видите, как суждения различны. Эта рукопись буквально валялась в редакции нашей местной ярославской газеты целый год, и я требовала её обратно в течение пяти месяцев, пока наконец её выслали. А здесь журналист Лакур и профессор Шарль Рише признали в рассказе кое-что, причём профессор отозвался ещё лучше, чем журналист. Все общество “Парижских студенток” было очень довольно, и я была рада не призу, конечно, а удовольствию, которое всем доставила. В общем — смешно, так как у меня нет вовсе женского тщеславия.

На Ваше письмо отвечу непременно на днях …

Целую Вашу деточку.

Преданная Вам Е. Дьяконова.

II

О смерти Елизаветы Дьяконовой

(Фрагменты вступительной статьи А. Дьяконова к изданию 1912 года)

…Летом 1902 года родная тётка Е. А. {Евпраксия Георгиевна Оловянишникова.},

возвращаясь из путешествия, остановилась на несколько дней в австрийском Тироле, на Ахенском озере, в Hotel’-e Seehof.

Небольшое озеро как суровый узник среди гор. Со всех сторон — угрюмые вершины, сверху донизу покрытые сосновым лесом. От Hotel’я вдоль озера — лесные тропинки к ближней горе Unnutz, по склону которой ниспадает ручей Luisenbach. В каменистом ярко-сером ложе бежит он с крутизны, весело играющий, с неумолчным шумом, образуя при конце падения ряд водопадов. От Hotel’я до ручья — минуты ходьбы, и туристы этою дорогою совершают постоянные прогулки в горы.

В конце июля были ненастные дни. Неприветливым стало Achensee, холодным и сырым. И уже Е. Г. Ол-ова собирается уехать в Мюнхен, предупредив об этом свою племянницу, которая хотела здесь с нею встретиться: “quittons Seehof dans trois jours” {Уедем из Seehof’a через три дня (франц.).}. Но вдруг, накануне своего отъезда, г-жа Ол-ова получает от Е. А. телеграмму, что она 28 июля вечером приедет {Даты здесь даны по старому стилю.}.

О последней встрече с Е. А. г-жа Ол-ова говорит:

“Лиза приехала к нам в 9 + ч. вечера. Ужинала, поговорила со мною полчаса и ушла спать. Из разговора с нею я узнала, что экзамены она отложила до осени, едет теперь в Киев к сестре, а потом в Нерехту заниматься. Денег на дорогу до Киева у неё не хватает, “собственно, я к вам, тетя, за этим больше и приехала” — вот её слова буквально… Интересно знать, примет ли печать её произведение? О нём она мне ни слова не сказала”…

М. И. Б-тис {Мария Ивановна Балтрушайтис.}, кузина Е. А., говорит:

“Лиза получила нашу телеграмму — и всётаки, к нашему изумлению, приехала… Она была с нами всего один вечер. Показалась странной, больше чем когда-либо. Говорила, что французы влюбляются в неё… называют Sainte-Vierge {Святая девственница (франц.).}. Возмущалась нашими костюмами”…

На другой день (29 июля) утром Е. А. решила одна идти в горы — на Unnutz.

“Мы её просили не ходить, — рассказывает г-жа Б-тис, — так как погода в это утро была холодная, дождливая, а на горе туман…

Но и после уговоров Лиза сказала, что идёт на Unnutz… Я попросила показать её башмаки; они оказались совсем лёгкими, и я сказала, что в них невозможно идти, когда кругом такая ужасная сырость. Лиза ответила, что башмаки английские, необыкновенной прочности. Я опять спрашиваю, ходила ли она когда-нибудь в горы, знает ли, как это трудно; Лиза ответила, что была на Кавказе, где очень много лазала по горам… Я показала ей на гору, на которую она собиралась идти: она была вся в облаках — хотела её этим испугать. По-видимому, что-то дрогнуло в Лизе, но со свойственным ей упрямством она сказала, что дойдёт до вершины, хотя бы пришлось возвратиться ночью. Говорили ей ещё, что она не знает местного народного наречия; она рассмеялась: “В Лондоне не потерялась — а тут вдруг потеряюсь!”… Делать нечего, уж раз она во что бы то ни стало решила идти — мы снабдили её бутербродами, я дала свою большую альпийскую палку с большим стальным остроконечником, которым можно убить человека, а мама дала две кроны на молоко и всякие случайности. Она засунула деньги за перчатку. Одета была легко — в короткое резиновое дождевое манто, белую соломенную шляпу и легкие английские башмаки. Хотела взять ещё свою дорожную сумочку, но денег в ней не было, и мы сказали, что она будет ей только мешать. Она сняла сумочку…

В 10 + час. утра, в ту самую минуту, когда Лиза вышла — полил сильный дождь, небо заволокло тучами, с горы ничего не видно, и не было никакой надежды, что погода изменится. Дождь как бы предупреждал её…

На этой горе Unnutz мы были накануне. Она берёт весь день, но мы сходили очень быстро, вышли в 10 ч. утра, вернулись уже в 5. Измучились, идти было трудно… Отказавшись идти вместе с Лизой — я хотела этим её удержать; если один делает такую неосторожность (если не больше) — это ещё не значит, что и другие

должны то же делать”.

Родственники Е. А. ждали её возвращения к вечеру. Но напрасно. Выходили по лесной тропинке навстречу, кричали — ответа не было.

Близилась ночь. Посылать кого-либо на поиски уже было бесполезно: в такой темноте даже с фонарями невозможно обыскать всю эту большую гору. Общая тревога увеличилась. Старались успокоить себя: Лиза, заблудившись, переночует в какой-нибудь хижине и придёт рано утром… Ночью было холодно, в горах выпал снег.

“В 8 час. утра, — рассказывает г-жа Б-тис, — заглянули в её комнату: никого. Мой муж {Юргис Казимирович Балтрушайтис.} взял проводника, башмаки Лизы, вина — и ушёл на гору. Когда он дошёл до половины её, где обыкновенно отдыхают и пьют молоко, — ему сказали, что Лиза была здесь вчера в 12 ч. дня и спрашивала у старика (мимо которого должны пройти все, кто идёт на вершины), сколько времени идти до Unnutz. Старик ответил, что до вершины — часа 1 + — 2, и советовал не ходить дальше, показывая, что в горах, выше — туман. Лиза плохо понимала, и ей объяснили на часах. Пить молока не захотела, и ушла в направлении вершины — и не возвратилась, хотя должна была непременно пройти мимо, чтобы вернуться обратно, домой. Мой муж тут же нанял двух людей обыскать гору, двух других послал по предполагаемой дороге, на которой Лиза могла заблудиться, — до той деревни, куда эта дорога приводит. Через несколько часов посланные возвратились: никого не видали. В гостиницу явился жандарм, записал с наших слов приметы Лизы, и уже от себя опять послал троих на розыски.

На другой день (31 июля) с 4-х часов утра 7 человек снова обыскивали всю гору, все тропинки — ничего. Посылали в Aschau, Kramxach, Brixlegg, — в местечки, куда Лиза могла попасть, расхворавшись от холода и усталости. Расспрашивали всюду — никто не видал, нигде нет.

1-го августа поехали в полицию, в Achenthal. Нас принял Gemeindevorsteher — начальник общины, — лицо ответственное. Просили его объявить всюду, где только возможно, что потерялась девица (её приметы), кто её найдет — получит премию в 100 крон, кроме платы за труды по таксе. Просили также послать опять людей на розыски, куда он найдёт нужным, всё будет уплачено. Оставили ему 200 крон. Он послал 4-х людей с собаками обыскать гору с противоположной стороны, где и дорог-то нет и никто не ходит — ничего.

Затем пригласили начальника общины и жандарма в гостиницу и сдали им весь багаж. Он был опечатан. В портпледе нашли портмоне Лизы с австрийскими деньгами. В нашем присутствии полиция сломала её маленькую дорожную сумочку. Там нашли паспорт, золотой медальон и чёрные часы, всякую мелочь — и яд! Я записала название: acid. oxalicum, из Англии, в большом количестве. Для предосторожности отдали его жандарму. Деньги, медальон, часы — всё переписано и сдано под квитанцию полиции. Ещё у Лизы остался на станции сундук, квитанции от которого мы не нашли. Он не пропадёт {Этот сундук впоследствии был получен родными Е.А. В нём среди книг, платья и прочих вещей находилась и связка тетрадей — вся рукопись “Дневника русской женщины” (Примечание А. Дьяконова в издании 1912 г.).}. От полиции взяли также свидетельство, что Лиза в такой-то день потерялась, приняты были все меры, но ничего не найдено… Во всей местности был такой переполох!”…

О своих розысках Ю. К. Б-тис говорит:

“Все меры были приняты немедленно. Сообщив обо всём полиции, я рано утром (30-го июля) лично отправился с первой партией людей на злополучную гору, опрашивая пастухов, приказав тщательно осматривать местность по обе стороны дороги и не пропускать ни одного следа на влажной от дождя тропинке. Немедленно были отправлены люди и в других возможных направлениях спуска с горы. Обыск всей горы был повторен на другой день людьми, выставленными полицией. Независимо от этого и одновременно я разослал народ обойти всю горную местность по окружности и объявить о случившемся и о назначении премии в 100 крон. В том же смысле от имени начальника общины был вывешен плакат на церковных дверях и всюду, где собирается или проходит мимо народ. В течение первых трёх дней люди посылались в горы сменами, как посылаются и сейчас… В своих сношениях с полицией Achensee я настойчиво требую не жалеть ни времени, ни людей, ходить в горы с собаками, смотреть, не собираются ли над каким-нибудь местом вороны и пр.”