Дневник самоходчика
Шрифт:
Неожиданно лес кончился, и полк, развернувшись на поле в линию взводных колонн и ведя огонь с ходу, быстро и, главное, без потерь оседлал шоссе.
Стали прочно за гребнем высоты, осматриваемся, и тотчас же откуда ни возьмись подкатывает следом батарея 76-миллиметровок на машинной тяге. Расторопные артиллеристы, не мешкая ни минуты, заняли огневые позиции неподалеку от наших ИСУ и ИСов и взяли на прицел всю видимую часть шоссе. Мы с Дмитрием узнали среди пушкарей знакомых и вылезли поговорить. В течение минуты выяснилось, что это уже третья наша встреча с артиллеристами и что произошла она вовсе
Самый интересный человек на батарее, как мне показалось, — артиллерийский разведчик. Он ничем не выделяется среди своих товарищей: ни ростом, ни выправкой, ни солеными прибаутками, — но достаточно всего один раз внимательно всмотреться в его лицо, простое и суровое лицо солдата, с неулыбчивыми и все-таки добрыми глазами, чтобы почувствовать невольное расположение к нему. Из-за нескольких шрамов (один из них был совсем свежий, нежно-розовый) лицо разведчика, как это ни странно, ничуть не казалось уродливым, а скорее наоборот. Артиллеристы — солдаты и офицеры, даже сам комбат — обращались к нему уважительно. Он отвечал неторопливо, с достоинством. Улучив тихую минуту, ребята наши захотели выпытать у него, как там и что в разведке, но он только угрюмо отшутился, сказав, что в ночное время освещает потайным фонариком женские лица, выбирая самое красивое. Любопытные пожали плечами и отстали, а командир орудийного расчета, молодой старший сержант, незаметно поманил нас пальцем за самоходку и тихо объяснил, что разведчик этот вот уже три года разыскивает свою жену, попавшую в оккупацию вместе с двумя детьми и затем угнанную куда-то немцами…
Во время этого короткого невеселого разговора позади самоходки (она была правофланговой) неожиданно грохнул сильный взрыв, и тотчас — другой, совсем близко от нас. Все живо спрыгнули в немецкий окоп, возле которого стояла машина. Лишь разведчик спокойно продолжал стоять, прислонясь к левому ведущему колесу, а минуту спустя повернул к нам лицо и сердито произнес:
— Вот черти! По своим как точно жарят! Метров на десять бы ошиблись — всем нам крышка… Стодвадцатимиллиметровка. Расстояние — около двух тысяч метров… Больше сюда бить не станут, — добавил он со знанием дела и полез в карман шаровар за кисетом. — Прокурим, что ли?
Написал и передал комбату представление о награждении наводчика Дмитрия Салова. Вот молодец! Побольше бы таких! Здесь же, на передовой, получаю прямо в руки сразу три письма: от Лиды, мамы и Майки. На душе празднично, хотя и не читал их еще.
Опять двинулись в наступление. Сегодня взяли Валгу (по-эстонски — Валку). Граница двух наших прибалтийских республик проходит по этому городу. В Москве был дан салют.
Как только достаточно рассвело, открываем огонь всем полком. Мы никак не убываем в силе, потому что к нам то и дело поступает пополнение из тяжелых полков, растерявших матчасть в ходе долгого и трудного наступления.
Еще не успело подняться в туманах солнце, как из населенного пункта Молочный Завод прибежал санинструктор из пехотного батальона, что переправился ночью через речку и выбил немцев, не ожидавших, по-видимому, такой дерзости. На сержанте-связном висела пухлая зеленая сума с белым крестом на крышке. Отдуваясь, он спросил командира полка. Федотов, мой комбат, направил гонца к подполковнику. Вскоре командир сам появился возле нашей батареи (она стояла ближе всех к дороге, ведущей к Молочному Заводу) и приказал немедля помочь пехоте.
Санинструктор, забравшись на лобовую броню моей самоходки, показывает путь. Нил жмет на газ, мы с Дмитрием во все глаза смотрим вперед. Следом торопится, не отставая, машина Положенцева (его механика-водителя не знаю). На ней комбат. Больше у нас в батарее машин нет. Дорога заметно бежит под уклон. Утро очень туманное, и особенно бело в долине реки, куда мы спускаемся. Река вблизи оказалась речкой. На том берегу идет бой: туман пронизывают в разных направлениях светящиеся трассы, часто грохочут взрывы.
Перед глыбами бетона — останками добротного моста, взорванного заранее немцами, — задерживаемся минуты на две: санинструктор объясняет, что переправляться надо правее моста, метрах в двадцати от него; там хоть и глубже, но зато дно не такое вязкое, и пехотинцы для надежности еще и камней туда набросали. Проинструктировав Нила, наш проводник попрощался с нами и еще раз вытянул руку в сторону едва различимого в тумане ориентира — какого-то темного строения на противоположном берегу. Именно на него надо держать курс при переправе. Затем сержант тихо соскользнул с откоса шоссе и пропал в молочной гуще под мостом. Послышались осторожные всплески воды.
Федотов приказал мне начать переправу, а Положенцеву остаться на шоссе, чтобы прикрыть меня в случае нужды. Сейчас-то ему стоять можно: из-за тумана немцы не видят его. А вот что он будет делать на голом месте, когда туман разойдется? Свернуть с шоссе вблизи речки совершенно некуда: посадишь машину.
— Заводи! — командую.
Ребята быстро раскрутили стартер. Когда он пронзительно запел, Нил, нажав педаль газа, крикнул:
— Давай!
Дмитрий потянул за рукоять тросика ручного включения, и теплый двигатель сразу загудел.
Выставившись, насколько можно, из своих люков, мы с наводчиком вперили взгляд в здание за речкой, словно плывущее в волнах тумана.
— Вперед!
Нил свое дело знает. Нацелившись на ориентир, он осторожно спускает самоходку по откосу шоссе в указанном месте и на первой замедленной, держа ровный газ, ведет машину через реку. С тревогой всматриваюсь то в противоположный берег, то в поверхность воды. Машина уже погрузилась по крылья и, раздвигая камыши и толкая перед собой волну, медленно продолжает ползти к тому берегу. Скрежет гусеницы на подвернувшемся камне легким холодком отдается в спине. А вдруг сядем? Но солдаты потрудились на совесть.