Дневник самоходчика

Приклонский Электрон Евгеньевич

— Как так сухое? — удивился Капля. — По мне — всякое вино мокрое.

Закусили разными вареньями и консервированными фруктами, но есть после них захотелось еще сильней.

От нечего делать отправляюсь на «экскурсию» в главное здание. Оно белое, одноэтажное, с широкими окнами. Пройдя сквозь зеркальные двери в роскошный вестибюль, отделанный орехом, очень светлый из-за высоких окон с зеркальными простенками, осматриваюсь с любопытством: паркет сияет, будто горит, отражая солнечные лучи; вдоль стены, слева и справа от входных дверей, тянется невысокая стойка (по-нашему стеллаж), тоже из полированного орехового дерева; на ней несколько высоких черных атласных цилиндров, в каких карикатуристы изображают Чемберленов и К^о;

один из них сложен и лежит как черная тарелка с белым дном; складной цилиндр — новость для меня.

Из прихожей застекленные двери выводят налево и направо. Через левую двустворчатую дверь с литыми бронзовыми фигурными ручками шествую, озираясь и стараясь не оскальзываться на паркете, и попадаю в диванную. Наружная стена комнаты полукруглая, с двумя окнами. В простенке между ними установлен буфет из черного дуба, украшенный резьбой. На его полках сверкает хрустальная посуда разных калибров и фасонов — для возлияний. Середину комнаты занимает двойная широкая и низкая софа с невысокими черными столиками с обеих сторон. Присаживаюсь на мягком, но тотчас поднимаюсь на ноги: так и тянет улечься и храпануть. Напротив софы, в углу, мягко тикают огромные, в рост человека, часы, тоже из черного дерева. Батищев объяснил потом, что это кабинетные.

Продолжить осмотр баронского гнезда дальше не пришлось: на улице громко рыкнул, заводясь, двигатель чьей-то машины. Уже шагнув к двери, замечаю на буфете, за большою вазой, овальную гранату, похожую на нашу Ф-1, только поменьше размером и с гладкой, без насечки, рубашкой. Граната раскрашена, как детский мячик: одна половина красная, другая — синяя. Запал вставлен. Это насторожило. Кто и зачем ее оставил? Проверив глазами, нет ли какого подвоха, прихватываю гранатку с собой и бегом к машине. В карманах комбинезона над коленями у меня болтается по одной «лимонке». Трофейную сую в карман ватника, надетого поверх комбинезона: запас карман не рвет.

У машины Колька Капля, опершись локтем на крыло, меланхолически посасывает махорочную цигарку и, после каждой затяжки сплевывая на снег, доказывает что-то своему напарнику Рубилкину. Это второй наш автоматчик, парень лет двадцати, с Западной Украины. Призван недавно. Фамилия ему тоже очень подходит, как и Капле, но только по совсем другой причине: природа наградила его внушительным носом, какие у нас в шутку именуются «рубильниками». У ребят, видимо, продолжается какой-то спор. Они меня не замечают.

— Нет, ты мне не ботай про ваших файных хохлушек. Далеко они. Сейчас самое время баронессу какую пощупать. И чего стоим?

Теперь уж сплюнул Рубилкин и ничего не ответил.

Костылев с Семеновым, улыбаясь, вручили мне подарки: темно-коричневую блок-книжку — под стихи и маленькую деревянную шахматную доску, размером 15 на 15 сантиметров, с красивыми резными крошечными фигурками, которые плотно держались на полях доски с помощью шипа и отверстия. Тронутый дружеским вниманием, обещаю Коле Костылеву непременно обучить его игре, изобретенной во время оно безвестным мудрым индусом, а Николай шутливо добавляет обычное в таких случаях «если живы будем…».

И снова команда: «По местам! Заводи!»

Все экипажи готовы к немедленному действию, радостно возбуждены, и трудно сразу разобраться, кто из людей «принял для храбрости», а кто воздержался. Рубилкин, с неподдельным удивлением наблюдавший с крыла самоходки, как быстро большая наша колонна приготовилась к движению, только головой покрутил и одобрительно заметил:

— Н-ну, славяне! Туго свое дело знают…

В наушниках голос Дмитрия Яковлевича приказывает: «Вперед!» — и наша машина плавно трогается, выходит на дорогу и набирает скорость.

По шоссе неудержимо катятся, заставляя дрожать чужую землю, грозные ИСы, страшные любому фашистскому бронезверю ИСУ-152, быстрые и верткие Т-34, и все глубже вонзаются в немецкий тыл бронированные клинья двух танковых корпусов.

Слева по ходу замаячила вдалеке дымящая (!)

кирпичная заводская труба. Завод работать на гитлерюг не должен. Трубу приказано сбить взводу Батищева. Он разворачивает самоходки прямо на дороге. «Далековато, однако», — слышится в ТПУ недовольное ворчание нашего почтенного Палыча, который, стоя за моей спиной, старательно крутит маховички наводки. Три ИСУ ударили вразнобой. Два снаряда прошли мимо цели. Самый умный наводчик прицелился в основание трубы — плоская крыша приземистого здания, должно быть котельной, вспучилась и беззвучно, как в немом кино, лопнула, высоко выбросив вверх черно-белое облако дыма и пара. Труба (попробуй попасть в такую ниточку!) продолжала стоять, но уже бесполезная.

Часа через два непрерывной гонки по шоссе, выскочив из машины на короткой остановке, привычно окидываю взглядом правую гусеницу, щупаю рукой выпуклые броневые колпаки над подшипниками опорных катков. При проверке ходовой части левого борта обнаруживаю два нагревшихся колпака. Один из них, на третьем катке, даже горячий. Приказываю Костылеву срочно набить шприц солидолом и докладываю командиру. Дмитрий Яковлевич успевает добежать до комбата (тот находится через одну машину от нас) и возвращается с разрешением «подшприцеваться» в ту самую минуту, когда заревели, задвигались машины. Мы с Костылевым уже стоим у «больных» катков с гаечными ключами в руках.

Колонна ушла. Торопливо «солидолимся» и мчимся вдогонку. Карта, склеенная из множества листов и сложенная для удобства в виде гармошки, есть у каждого командира машины, и маршрут следования на ней тщательно обозначен.

Проезжаем по дороге среди прусского леса (в сторону не сверни: молодая густая чаща, заметенная глубоким снегом, теснится на низинном месте, подступая к самым обочинам, и враждебно темнеет в глубине) и вдруг видим впереди СУ-76, или коротко «сучку», печально прижавшуюся к самому краю шоссе. Кто-то из ее экипажа бежит навстречу нашей самоходке, высоко подняв над головой руку. Убираю газ, а человек, убедившись, что на него обратили внимание, замер посреди проезжей части и резко опустил руку вниз — просит остановиться. Торможу, и борта наших машин оказываются рядом. Командир СУ-76 торопливо забирается к нам на правое крыло и объясняет Батищеву, что у них полетел главный и что в полку даже не подозревают об их аварии, а полк весь действует уже где-то впереди. Словом, все было ясно, и Дмитрий Яковлевич, не дослушав «легкого» собрата, дает команду взять «кленовый листок» на буксир, чтобы дотащить ребят хотя бы до первой машины из их части. Положению этого экипажа не позавидуешь: в полном одиночестве, в открытой сверху и совсем неподвижной машине, посреди леса, да еще и в глубине вражеского логова… Мурашки пробежали по моей спине. Кто там следом за нашей колонной на этой самой дороге вдруг появится? Тросы мгновенно наброшены на крюки, обрадованной четверке поднесли «для сугрева» по «колпачку», и пара самоходок — большая и маленькая — цугом покатилась по асфальту вперед, только деревья замелькали.

Через несколько километров лес немного раздвинулся, и по правую руку потянулись одноэтажные стандартные — не отличишь — домики с высокими островерхими красными черепичными крышами. Из дверей безбоязненно повысыпали люди, почти одни женщины и дети. Приблизясь к дороге, они с любопытством глазели на диковинную машину с детенышем на привязи. Меня рассмешили выскочившие на открытое крыльцо одного из домиков две упитанные, грудастые девицы, удивительно смахивающие, словно близнецы, друг на дружку и в то же время на розовощеких кукол с глупыми выпуклыми глазами. Обе в одинаковых платьях и кружевных фартучках, в курносых башмаках на толстой деревянной подошве, с одинаково взбитыми рыжеватыми волосами. Комично округлив рты и вытаращив глаза, они одновременно всплеснули руками и хлопнули по своим передникам. Деревня (до чего не похожа она на наши!) скоро кончилась, и опять придвинулись деревья к неширокой, но добротной дороге. У нас бы ее назвали шоссе…