Дневник самоходчика

Приклонский Электрон Евгеньевич

Работающих охраняли несколько пожилых солдат, вооруженных винтовками. Поэтому круглолицый смуглощекий Федька, заглядевшийся было на аппетитную немочку, которая озорно косилась в нашу сторону, трудясь над открытым замком здоровенной 210-миллиметровой гаубицы, притушил хищный блеск своих черносливовых глаз и скорчил такую постную мину, что стал очень похож на кота из какой-то притчи. Хвостатый плут, убедившись, что печенку, которую предусмотрительная хозяйка подвесила под самым потолком, стащить не удастся, будто бы равнодушно промурлыкал: «А я сегодня пощусь!»

Мы удалились в сторону овального озера, почти лишенного прибрежной растительности. Может быть, так только казалось из-за того, что кустарники еще не одеты в листву. На серой водной глади, свободной уже ото льда,

плавал одинокий белый лебедь, держась самой середины озера.

— Осторожничает: напуган войной. И военными… — задумчиво заметил Федя, любуясь красивой гордой птицей. — Лебеди очень зорки. Смотри.

Он нагнулся, поднял с земли палку и приставил к плечу, словно винтовку. Лебедь, секунду назад спокойно курсирующий метрах в трехстах от берега, окатывая себя водой и охорашиваясь, тотчас стремительно прибавил ходу.

Он вытянул длинную шею, развернул большие белоснежные крылья и стал помогать себе частыми взмахами, задевая воду и окружая себя радужным ореолом мелких брызг, разноцветно вспыхивающих на солнце. Некоторое время птица словно бежала по воде, делая стартовый разбег, затем плавно взмыла и, грациозно взмахивая крылами, стала удаляться, быстро превратившись в маленькую белую точку на голубом фоне.

Проводив красавца долгим взглядом, мы двинулись вдоль озера вправо и на закруглении берега, в специально прорытом канальчике, прикрытом кустиками лозняка, обнаружили полузатопленную лодку с рыбообразным куском нерастаявшего льда, лежащего на днище. Выволокли посудину на сушу, вылили из нее воду и осмотрели: она оказалась вполне надежной. Решено было порыбачить. Вернулись в «город», разжились у запасливых спамовцев крючками и леской и на вечерней зорьке «открыли путину»: удили с лодки. Однако наши надежды поразнообразить свой скудный стол не оправдались… Продрогшие на сыром ветру и злые, возвратились мы не солоно хлебавши домой, но настроение наше поправила горячая вода, оставленная для нас в железной бочке на чердаке, где экипаж мой сегодня банился. С удовольствием лебедем плещусь в корыте. Как мало порою человеку нужно!

30 марта

Полная весна! Снега на полях уже нет — он сохранился небольшими островками лишь в тенистых местах оврагов, в лесу да под северными стенами построек.

Жмурясь от яркого, только что оторвавшегося от черты горизонта солнца, шагаем на охоту к озеру, откуда доносится шумное хлопанье крыльев и возбужденное утиное кряканье. Втроем усаживаемся в лодку, привязанную к деревянным мосткам. Один гребет, двое с заряженными карабинами расположились на носу и на корме, готовые в любой момент открыть убийственный огонь по кряквам, которые сделали на этом тихом озере дневку, чтобы передохнуть и подкрепиться после длительного перелета.

Но хитрые утки ведут себя очень осторожно: пасутся на открытой воде, а при приближении нашего «дредноута» дружно ныряют и появляются на поверхности далеко от места погружения и в совсем неожиданном для стрелков месте. Сделав несколько безуспешных попыток подплыть к птицам в открытую, мы тоже начинаем хитрить. Отведя лодку в прибрежные заросли, нарезали камыша и замаскировали им весь левый борт, обращенный к озеру, а затем стали медленно и бесшумно красться, прижимаясь к берегу. Однако утки, словно в насмешку, подпустив нас метров на сто, дружно взмыли вверх и перелетели на соседнее озерко. Мы проводили взглядом улетающий завтрак и поплелись, удрученные, восвояси.

Идем по задворкам покинутых деревенских усадьб и вдруг над распахнутой дверью заднего крыльца видим здоровенного рыжего кота с широкой мордой и нахальными зелеными глазищами. Он с таким издевательским и одновременно злым выражением на усастой роже уставился на нашу троицу, что впечатлительный Федя Речкалов прорычал какое-то проклятие и потянул с плеча карабин. Кот, не сводивший с нас настороженных круглых глаз с вертикальными прорезями зрачков, прыгнул вниз и молниеносно скрылся внутри дома. Федя за ним. В комнате что-то с грохотом упало, потом глухо бабахнул выстрел, и из окна (стекол в нем не было) рыжей молнией выметнулся взъерошенный кот, перевернулся, приземляясь

через голову, и во всю мочь удалился большими прыжками по голому полю к оврагу, на склонах которого густо краснели прутья вербняка в праздничном наряде из пушистых желтых, овальной формы соцветий. Топая сапогами и страшно чертыхаясь, выбежал на крыльцо распаленный преследователь, держа карабин на изготовку и отыскивая глазами беглеца. «Мстителя» поймали за плечи и не дали выстрелить: на поле перед озером бродили несколько человек — женщин и стариков, — которые ковыряли вилами глинистую землю, собирая, очевидно, случайно оставленные с осени картофелины.

В эту самую минуту прибежал запыхавшийся Николай, который, весь сияя, объявил, что за нами приехали.

— Будем считать, что рыжей бестии дьявольски повезло, — процедил сквозь зубы Речкалов и разрядил оружие.

Через несколько минут, оживленно переговариваясь на ходу, мы достигли своего голодного бивака.

Перед нашим «расположением» появился «Форд». Шоферы деловито заправляли «Студебеккер» бензином из привезенной бочки, а на крыльце неторопливо покуривали капитан Поляков и Володька Федоров. Они порадовали нас хорошими новостями: 28 марта взят город-порт Гдыня (Гдинген), а вчера — и главный польский порт Гданьск (Данциг).

Поколесить по разбитым и по хорошим дорогам пришлось изрядно, но все же к вечеру мы прибыли в полк, уже отведенный из Пруссии в Польский коридор.

Записываю самое памятное дорожное впечатление. Мы приближались к какому-то городку. Шоссе с обеих обочин тесно обсажено старыми деревьями. То и дело приходится осторожно объезжать, принимая вправо или влево, подбитые белые и сожженные закопченные Т-34-85, а также черные немецкие «гробы». Одна из белых тридцатьчетверок, что не дошла до окраины всего метров семисот, насквозь пронзила стволом своей длинной пушки старый тополь и наискось перегородила половину проезжей части шоссе. Обогнули этот танк с трудом. Пока шофер «Студебеккера» маневрировал, все пассажиры повылезали из машин и окружили тридцатьчетверку. В лобовой броне ее обнаружили пробоину — чуть правей и повыше люка механика-водителя. Все люки машины были закрыты, а ключа при себе ни у кого не оказалось.

Уже снова трясясь в кузове, мы стали гадать, как это могло случиться и что сталось с экипажем. Дерево как будто совсем не гнилое и в диаметре более полуметра. Должно быть, механика либо убило, либо он потерял сознание при взрыве, и танк, потеряв управление, покатился на дерево, а наводчик успел нажать, умирая, на спуск и всадил бронебойный снаряд в ствол дерева в упор. Орудие с разгону прошло вслед за своим снарядом сквозь древесину. Тут двигатель, конечно, заглох, и тридцатьчетверка, проткнувшая, словно копьем, тело могучего корявого великана, замерла на дороге… Появления здесь наших танков, видимо, ждали и встречу организовали горячую. Тридцатьчетверки, мчавшиеся по шоссе во весь опор, попали под прицельный огонь и прямо с марша вступили в бой. Танкистам было трудно: немецкие артиллеристы били на выбор, а нашим танкам не дали сразу развернуться и мешали стрелять придорожные деревья. И все-таки верх взяли ребята из какой-то другой бригады (номера на башнях были не наши). Это подтверждали разбитые и опрокинутые вражеские пушки и множество неубранных трупов в немецкой форме. Еще одну тридцатьчетверку, сгоревшую в самом городе, мы встретили на уличном перекрестке. Танк стоял, упершись стальной грудью в поваленную им пузатую афишную тумбу с большим плакатом, на котором изображен черный скрюченный силуэт шпиона в темных очках, в шляпе-котелке, сдвинутой на нос, и с поднятым воротником пальто, а над зловещей фигурой — белые неровные буквы: «Pst!»

Наконец-то мы на «земле обетованной»! Тут, в лесу возле Долобова, на месте декабрьско-январской стоянки нашего полка, побывала не одна родственная часть: вырос целый полуподземный городок; землянки наши изнутри обшиты тесом, нары настланы — живи не хочу. После всех прусских передряг даже не верится, что мы — это те, что уехали отсюда 14 января. И главное: встреча с боевыми друзьями, которых осталось в живых так мало, что каждый из них стал тебе неизмеримо дороже, чем каких-нибудь три месяца назад.