Дневник самоходчика
Шрифт:
Птицеград получил свое название из-за больших птицеферм, построенных на просторном нижнем пруду. Днем вся его поверхность скрыта под белой копошащейся массой уток. Но зато очень живописен огромный верхний пруд — целое озеро, — в воды которого смотрится задняя стена института, бывшего монастыря. Посреди пруда — круглый остров с зелеными развесистыми ракитами и осокорями. По берегам тоже старые тенистые деревья — тополи и ветлы. С острова, из зеленой кущи, нависающей над водой, даже днем доносятся соловьиные трели.
Союзники продолжают свое неторопливое (куда спешить?) наступление в Италии. Сегодня в честь взятия ими Рима в Москве был учинен салют.
Наконец-то наши «союзнички» «разродились»: открыли
И тем не менее это событие для всех нас явилось такой приятной неожиданностью, что весь день прошел как-то празднично. Еще бы не радоваться: мы уже и ждать перестали. И фотограф очень кстати из города прикатил. Снимались экипажами и поодиночке. Запечатлелись на память всем экипажем вместе со своим комбатом и мы. Потом пожелал сфотографироваться весь офицерский состав полка. В это время я прогуливался по опушке над оврагом с одним механиком-водителем, маленький рост которого служил предметом веселых шуток товарищей, и поэтому мы с ним чуть было не опоздали украсить собою историческое общее фото. Однако, как ни увлечены мы были горячим обсуждением перспектив, которые сулило открытие второго фронта, все же успели заметить приготовления на поляне, примчались со всех ног и с ходу приткнулись с левого фланга к большой группе офицеров. Федор с Павлом на карточке отсутствуют: они ездили в Загорск. Возвратясь оттуда пешком, они принесли новости: в Птицеграде обижаются, что я туда не являюсь. При этих словах Федя лукаво подмигнул. Сам чувствую, что пора навестить новых знакомых, и совсем уж собрался пойти, но испортил дело наряд: дежурю по парку боевых машин, которых еще нет. Сержусь.
Подумать только: мне стукнуло двадцать! Ведь это не так уж и мало… Слегка отметили с Николаем совершившийся факт. Только водка, к великому моему конфузу и огорчению, оказалась безбожно разбавленной. А мне специально за нею пришлось топать в Загорск. В деревне Ш., что лежит на полпути от лагеря до Птицеграда, встречаю женщину, возвращающуюся из магазина. Она тащит в авоське продукты, а в свободной руке держит на виду заткнутую газетой бутылку с разливной водкой, которая тоже, оказывается, выдается по карточкам. Обрадованный тем, что не нужно тащиться вдаль, не колеблясь, тут же отдаю последние четыреста рублей, даже не догадавшись попробовать содержимое бутылки на вкус.
В Птицеграде неожиданно сталкиваюсь носом к носу с Никодимом Филинских — он из нашей, 13-й роты ЧТУ. Филинских франтовато, по-тыловому, обмундирован. Кривые ноги замаскированы модным галифе.
Обрадованно вскрикиваю:
— Кодя!
Испуганно оглянувшись и почему-то покраснев, так что частые веснушки на его лице словно слились в одно целое, он торопливо пожал мне руку и предостерегающе прошептал:
— Тссс… Я теперь Николай… Понимаешь??
— Учту. А что ты здесь делаешь? На переформировке?
— Состою в штабе 1457-го усап.
Значит, Кодя-Коля решил довоевывать здесь, под Москвой, и даже имя на более благозвучное сменил, чтобы не отпугивать девушек. Разговаривать нам больше было не о чем. Мы холодно простились, и Филинских не спеша зашагал вдоль улицы, стараясь не запылить зеркально надраенные сапоги. На повороте мелькнул Кодин профиль со смешно и важно вздернутым носиком.
А я повидался с Лидой.
Механики и командиры ходили в соседний полк, уже получивший новую матчасть, чтобы поближе познакомиться с ИСУ-152, или СУ-VC.
Вечером «уволились» с Васей Мирошниченко, так как были свободны от наряда, в Птицеград, где задержались, провожаясь после кино, аж за полночь.
А в это время ночью прибыли машины. Узнали мы об этом, возвратясь в полк, и сразу на рысях, обливаясь потом, припустили к Загорску. Но тревога наша оказалась напрасной: на наше счастье, с самоходками приехали и несколько механиков-водителей для пополнения, так что разгрузка и марш от станции до леса обошлись без скандала. Затем целый день, с завтрака до ужина, все механики и помпотехи обстоятельно знакомились с новой техникой.
У
Единственное, что никому из нас не понравилось, — это новшество с заводкой. Аккумуляторов на машине стало два, вместо четырех, ввиду того что стартер теперь электроинерционный. В исключительных случаях им разрешается заводить двигатель и с помощью аккумуляторов, но те быстро сядут. Обычная же заводка — ручная, при которой специальной рукояткой сначала раскручивается стартер, а затем включается храповик стартера — или вручную, или с помощью кнопки на щитке механика-водителя. Конечно, спору нет, если два аккумулятора перемножить на количество всех тяжелых машин, которые сошли и еще сойдут с заводских конвейеров, экономия получается огромная, но не даст ли она обратного эффекта, если в бою из-за аккумуляторов придется вдруг в течение полутора-двух минут раскручивать вручную стартер? Этого времени вполне достаточно, чтобы поджечь неподвижную машину.
С утра наблюдаем знакомую грустную картину отчисления из полка. Зенитчику Шишову, да и остальному начальству, есть из кого выбирать, можно покопаться: водителей в полку хоть пруд пруди.
Уходят механики: Ауэльбеков (по прозвищу Джумбаев), Кавказский, Тырин, Федя Сидоров, Александр Грибков — хорошие, боевые ребята.
Ауэльбеков, мучавшийся вроде меня со старой колымагой на Правобережье, то отставал из-за различных неисправностей, то снова догонял наступающий полк. Однажды, в феврале, когда уже «доваривалось» то, что угодило в корсунский котел, одиночная машина Ауэльбекова тащилась сквозь снег с дождем вслед ушедшему на новый рубеж полку. В спускающихся сумерках впереди показался хвост какой-то колонны. Летящий навстречу снег мешал усталому водителю разглядеть, что там такое движется, да он не допускал и мысли о том, что здесь может оказаться противник. Спокойно приблизившись к колонне, он мигнул фарой, намереваясь обогнать медленно ползущие по раскисшей дороге грузовики, тягачи с орудиями, бронетранспортеры и вездеходы с людьми, и похолодел от неожиданности: это были немцы. Медлить было нельзя. «Идем на таран!» — крикнул Ауэльбеков командиру и дал газ.
Мотор взревел, люки захлопнулись, и самоходка со скрежетом подмяла под себя пушку вместе с грузовиком. Из-под брезента над кузовом ни один фашист не успел выскочить. Этот толчок стряхнул остатки дремоты с экипажа. Орудие быстро зарядили осколочным и ударили по колонне. Грохот выстрела и тотчас отозвавшийся эхом сильный взрыв переполошил фрицев. На дороге началась паника. Два или три грузовика зацепились друг за друга. Образовалась большая пробка. Другие стали сворачивать в поле, стремясь спастись от оглушительно рычащей, неведомо откуда появившейся грозной громадины, и застревали в глубоком рыхлом снегу сразу за обочиной. Охваченные ужасом фашисты стали выскакивать из машин и разбегаться, пропадая в мокрой метели. А тяжелая СУ продолжала неумолимо вдавливать в снег, опрокидывать, сбрасывая с дороги, крушить и калечить все, что оказывалось на ее пути.