Дневник снов Симона
Шрифт:
– Зла же на тебя она была. Хорошо, что у меня нет старшей сестры.
– Это уже за другое, – признался Серафим.
– И за что же?
– Короче, мне пришлось ее поддержать и сесть на диету.
– Тогда все понятно, но почему разозлилась так? – перебил я.
– Потому что похудел, а она – нет.
И тут я не смог сдержать смех, уставившись на картину, которую раньше видел в его ванной.
– А ей было совсем не смешно, – продолжил Серафим, злобно улыбаясь.
– А весы у вас, случайно, не в ванной
– Да, а как ты это понял? – произнес Серафим, задумался и засмеялся. – Я понял, мы как раз взвесились тем утром.
– Я больше не могу, у меня голова уже от смеха болит, – выдавил я из себя через смех.
– Ладно, может, на днях еще увидимся, – сказал Серафим и отправился к подъезду.
– Ладно, пока, – произнес я и пошел в сторону ближайшей остановки.
Вот только до остановки я так и не добрался, ехать обратно в общежитие не было смысла, и я зашел в ближайшее кафе, где заказал тарелку грибного супа, спагетти и латте.
– Я в кафе. Жаль, что у меня камера разбита, – отправил я сообщение Серафиму, ожидая, когда принесут мой заказ.
– Изверг, – быстро пришло мне в ответ.
Первым мне принесли суп, порция которого показалась мне весьма небольшой. Но это был самый вкусный суп, который мне приходилось есть за последние три года. Спагетти тоже были неплохими, они были обильно посыпаны сыром, который расплавился и тянулся, наматываясь на вилку. А чашка латте оказалась больше тарелки супа, и я решил заказать себе еще и небольшой десерт, вместе с которым его выпил.
И когда я оплатил счет, я понял, что давно не был так сыт. Мои ребра немного распирал наполненный желудок, чувствовалась небольшая тяжесть в животе. И с этого момента я окончательно осознал, что был свободен. Что мне больше не надо было рано вставать, ехать почти через весь город, сидеть на занятиях и вообще учиться. Было около двух часов дня, и я решил погулять, решил добраться до общежития пешком.
И это оказалось прекрасной идеей, было тепло и немного облачно, людей было мало, а когда я оказался на мосту, увидел, что трамвай, который по нему ехал, сломался.
– А когда-то мне хотелось оказаться на их месте, – вспомнил я, глядя на озадаченных людей, которые сидели в вагоне.
Я посмотрел немного на воду, на дома и пошел дальше. Когда я преодолел мост, мне снова захотелось есть, и я зашел в первый попавшийся магазин. А еще через несколько минут я оказался в своей комнате с тяжелым пакетом, на дне которого лежало шесть банок пива.
Правда, тем вечером я ни одну из них не открыл, зная, что будет, когда я засну. Мы с дедом еще после моего первого экзамена договорились отметить окончание всего этого ужаса, и когда я отключился, меня на столе уже ждал небольшой запас алкоголя, пицца и еще какие-то закуски.
– Надеюсь, ты сдал, – произнес дед, который стоял у окна в тот момент,
– Конечно.
– Ну, тогда поздравляю.
Мы, конечно, могли каждый мой сон проводить так, но все-таки нам нужен был повод, чтобы выпить. Коньяк и вино воспроизвелись по моей памяти, при жизни мой дед их хранил в подвале в ящике, который специально для этого туда поставил. Совершеннолетним я стал уже после его смерти, но он все равно разрешал мне немного пробовать то, что было в его скромной коллекции. Если, конечно, три десятка бутылок можно было назвать скромной коллекцией.
Весь тот алкоголь все так же находился в доме и в каком-то смысле был частью моего наследства, и то, что стояло на столе, было только малой частью того, что было на самом деле. А передо мной стояло только то, что я пробовал, и чей вкус смог запомнить, а именно французский коньяк, розовое и красное вино и шампанское, которое я не сразу заметил.
– Почему на некоторых этикетках нет текста? – заметил я.
– Наверное, потому что ты не помнишь даже названий, – предположил дед и взял бутылку шампанского, которая стояла ближе всего к нему.
– Да, не помню.
И внезапно я заметил, что на этикетке начал появляться текст, чему был очень удивлен.
– А вот я прекрасно помню, – сказал дед и начал открывать бутылку.
Он снял аккуратно фольгу, затем мюзле, потом крепко взялся за пробку и принялся вращать бутылку так, что пробка начала медленно выходить наружу. Меня всякий раз завораживало это зрелище, особенно мне нравился хлопок, который звучал, когда бутылка открывалась, и следом из нее начинал струиться белый дым. На этот раз его было много, неправдоподобно много.
– Это ты творишь? – спросил дед, наливая шампанское в бокал.
– Конечно.
– Хорошее же у тебя настроение.
– Ну, да, – произнес я, продолжая наблюдать за белой пеленой, что струилась из бутылки, обволакивая бокалы.
– За то, что ты это пережил, – сказал дед, подняв свой бокал.
– За то, что это кончилось, – сказал я.
Мы выпили до дна то, что было в наших бокалах, и сели за стол, не заметив кота, который сидел на одном из свободных стульев.
– Так тебе удалось найти какого-нибудь юриста? – спросил дед, снова наполняя бокалы.
– Нет, а Серафим умудрился еще раз поссориться с сестрой.
– Из-за чего же на этот раз?
– В общем, она продолжает худеть, и он решил ее поддержать, – начал я.
– Уже интересно, – произнес дед и отхлебнул немного из своего бокала.
– Он похудел, а она – нет. И одна из его картин улетела в окно. Мы как раз сегодня проходили вместе с ним мимо нее, висящей на дереве.
Дед засмеялся, я отхлебнул немного из своего бокала и тоже не смог сдержать смех.
– Представляю, как ей обидно, – сказал дед.