Дневник Влада Жирковийского
Шрифт:
– Она их закопала.
– Где?
– В вашем саду. Боялась, что их украдут воры.
– Странно, учитывая, что она сама их и украла.
– Да? Ну, то есть, да! Я слышу! Слышу отчетливо! Она извиняется.
– Да?
– Хозяйка почему-то шокирована.
– Очень. Это самое болезненное из ее воспоминаний. И она места себе не находит на том свете. Очень просит найти украшения.
– Я все-таки поражен.
– Прервал мои заверения парень.
– Так отчетливо понимать собаку. Еще и мопса.
Секунд пять молчу, переваривая услышанное.
– Ну... все твари после смерти общаются... мысленно. И пес просто обожал вашу мать.
– Круто я нашелся, да?
– А что?
– Да нет, ничего.
– Парень левиво отправил в рот жвачку и начал мерно ее пережевывать.
– Просто мать эту псину ненавидела. Это была собака Мери. Которая, кстати, была уверена, что мопс не мог украсть украшения с верхней полки шкафа.
– Ну... э...
Кошусь на девушку. Та сидит с расширенными глазами и застывшим взглядом. Тяжело когда в меня так верят. Видимо, не может понять с какого перепуга собака не скзала о ней ни слова, вместо этого признавшись в любви матери и сознавшись в виртуозной краже с элементами взлома.
– Связь... неустойчива.
– Но причитающую собаку Вы слышите.
– Усмехнулся парень.
– Даже знаете, что она зарыла украшения в саду. Кстати, забетонированном. Три года назад. Там теперь только брусчатка, асфальт и дерн, который невозможно вскопать.
– Я ведь не сказал, что в вашем саду.
– В соседском? Перепрыгнув трехметровый забор? А впрочем, о чем я. Моппс, способный залезть на верхнюю полку шкафа и вскрыть мини-сейф - бетонный забор и за препятствие-то не посчитает.
Страдальчески смотрю на Славу. Горчичники припекают так, что я начинаю дергаться, пытаясь хоть как-то скинуть их с наложенного места. Пока все бестолку. Ой, как все горит...
Слава вздохнул и повернулся к парню.
– Вы слишком скептичны, молодой человек. Собака в душе обожала хозяйку дома, просто не могла выразить этого при жизни. Так бывает. Да и хозяйкой она, полагаю, считала Мери. Вот экзорцист и перепутал. На самом деле она просит передать привет и наилучшие пожелания ей. А что по поводу украшений - она могла перепутать это вспоминание с тем, как когда-то закапала кость в саду. К примеру, много лет назад стащенную из кухни. Не требуйте многого от пса. Он не различает побрякушки и мозговые косточки. Для него последнее - сокровище, а первое - безделушки.
– Да-да!
– Вскочила девушка. Я помню! В детстве она обожала закапывать косточки во дворе! О Келли, моя Келли! Я тоже люблю тебя! И ты ни в чем не виновата, дорогая! Я прощаю и отпускаю тебя! Но буду очень скучать!..
Стул дрожит и дергается подо мной. Я почти смог сдвинуть горчичники со спины. Все с интересом наблюдают, не понимая что я делаю. Слава же пнул меня так, что я, сжав зубы, замер и с широкой улыбкой заверил Мери, что собака счастлива и только что отбыла в рай.
Все рады, все довольный, но встать мне по прежнему
– Куда Вы рванули, мистер экзорцист. А как же Кевин?
– Удивилась хозяйка.
Я горю, горю!!
– Кх-кх. Кевин? Ах, ну конечно, Кевин! Ахалай, махалай! Бульдрам, финтифлють, Кевин, ты тут? О да, он тут. Передает всем привет, всех очень любит.
– Каков наглец!
– побагровел хозяин дома. Убил моего старшего сына, повесился в кладовке и передает, что всех любит?!
– Эээ... нууу.... Это он от любви. Он же псих.
– То есть этот псих все еще в доме, но в форме призрака?
– Да.
– Изгони его!
– прогремел хозяин, едва не подпрыгивая на стуле.
– Кыш!
– Рявкнул я, чувствуя, как горчичники прожигают мясо.
Все напряженно замерли, глядя на меня.
– Кевин испарился.
– А Мартин?
– требовательно уточнила Мери.
Блин, тут еще и Мартин был? Слава строит мне жуткие рожи, пытаясь на что-то намекнуть. Может, это сообщник Кевина?
– Мартин полон злобы и ненависти.
– Решился я, чувствуя, что еще минуту и самовоспламенюсь. Спинка стула не шибко помогала, хотя я очень старался, одновременно пытаясь сдвинуть горчичники на груди краем стола.
– Как злобы? Мой годовалый сын? Которого утопил Кевин?!
– Ну... он решил, что вы его не любите и потому подослали Кевина.
Хозяка дома упала без чувств, громыхнув стулом.
– Лада! Ладушка!
– завопил хозяин и прожег меня злобным взглядом.
– Ээээ... но видя, как вы тут все мучаетесь. Ох, как больно-то! Да! Он всех прощает! Агукает, что в раю ему хорошо, и он ждет маму в гости.
– Сейчас?
– ужаснулся муж, стоя над телом жены.
– Нет. Попозже. Можно лет через пятьдесят.
– Передавай привет от меня.
– Усмехнулся подросток.
– Он все слышит и страшно рад.
– Ну-ну. Только он никогда меня не видел.
Все. Меня достало, я больше не могу!
Резко вскакиваю, выдираю руки, ору, что все вокруг козлы, которые не понимают истинного величия магии, и вылетаю в дверь, чувствуя, как дымится кофта.
В ванну я влетел на крейсерской скорости, стянул с себя свитер, тряпки, горчичникиииииии.
И встал под ледяной душ. Мой вопль, уверен, посрамил бы любую Баньши. Как... хорошооо. Кожа покрылась пузырями, покраснела и кое-где сползла. Но в целом все не так страшно, как могло быть.
В дверь осторожно постучали.
– Влад, открой. Что у тебя там?
– Мистер экзорцист, простите! Вы... не умирайте у нас в ванной, пожалуйста. Мистер экзорцист.
Спустя пять минут выхожу из душа, собираю в охапку шмотки, прячу в них горчичники, и открываю дверь. За ней - все семейство со Славой во главе. Оглядев меня, парень мигом все понял, вздохнул и громко объявил, что вызов душ - это не шутки. И каждая из них оставила на мне свой след. Скриплю зубами, выходя в коридор. На ожоги смотрят с шоком и трепетом, особенно Мери. Даже у пацана взгляд удивленный.