Дневник Жеребцовой Полины
Шрифт:
Поймешь, что я была права!
20 января 2002
Раннее пасмурное утро. Вдали стреляют.
Но надо ехать на рынок. Работать, чтобы купить еды маме и себе.
Мы еще в этом мире!
30 января 2002
Ездила за талонами на продукты. Узнала, что Черному Принцу в больнице стало лучше!
Хвала
Отключили газ. Электричества давным-давно нет!
Сосед-милиционер кипятил на старом примусе чайник! Мы пили чай!
Может быть человеком?
2 февраля 2002
Суббота. Еврейский выходной. Я дома.
Вчера на рынке чудом спаслись!
Примерно в двухстах метрах от нас с крыши Дома Моды обстреляли сразу два БТРа. Сказали, что убили трех русских солдат. Я убитых не видела. Расстояние большое.
Стрельба при таком скоплении людей! Центр города, рынок! Дети! Женщины!
Военные начали в ответ стрелять из пушки! Порохом запахло вовсю.
Таиса, моя хозяйка, кричит:
– Бросай товар! Бросай! Хватай кошелек и беги, беги!
А я кричу ей:
– Товар — чужой! А кошелек — пустой!
И я стала закидывать в сумку чужие книги. Спасать их.
Мама учит: «Чужое беречь надо лучше, чем свою собственность».
Так вот я от страха трепещу! Но книги со стола в пакет стягиваю, складываю.
Так собрала весь свой товар. Мой сосед Козерог собрал свой. Мы оба не выдержали стрельбы и убежали. А соседка по прозвищу Коржик осталась! Она сидела под своим столом, закрыв голову руками, надеясь, что потом покупатели будут! Товар у нее мелкий — лекарства. Собирать долго. Потому пришлось ей, бабушке, своей жизнью рисковать!
Дома жена милиционера поймала меня и стала просить:
– Не забивайте двери на четвертом этаже!
Тут бы поставить знак вопроса.
Другая соседка, русская бабуля с первого этажа, та, что боится всех, шепнула: «Ваши соседи вынесли с четвертого этажа стулья». Мама подтвердила это. Она видела жену и дочь милиционера со стульями в руках. Но мама так устала от происходящего, что была безучастна. А я разозлилась: «Наворуют, а потом на нас валить начнут, здесь временно живущих! Скажут: «Русские были и обокрали». С таким ходом событий мы знакомы!»
Я поднялась на верхний этаж. Забила чужую квартиру на пять самых больших гвоздей, какие нашлись. Теперь я еще и страж порядка!
Соседка, жена милиционера, в отместку долго шепталась с криминалом двора.
Настраивала!
Они злобно смотрели на меня, а я — на них, в свое окно.
Мама вспомнила: ближайшие соседи шептались о том, что вечером, надо спустить вниз кровать.
– Ты им планы поломала поворовать. Усилится вражда, — предупредила она. — Получится тебе же во вред! Ты даже хозяев квартиры на четвертом этаже не знаешь! Не лезь! Вспоминай, что дала тебе история с телевизором в родном дворе? Его не вернули! А нас возненавидели.
Но я все равно буду делать по-своему, и воевать за справедливость.
Иначе, зачем жить?
Сегодня видела Алика. Он поздоровался. Попросил прощения!
Обещал помочь. Рассказал о мерзостях старого двора. Советовал выехать нам из Чечни. Сообщил, что по-прежнему живет гражданским браком с наркоманкой — чеченочкой Синди. Она болеет. Он не скрыл, что стал употреблять наркотики.
– Так не страшно! — рассуждал Алик. — Только ТАК не противно жить. Иначе надо уходить в мир лучший, в мир иной.
– Уезжать нам с мамой не к кому! — разоткровенничалась я. — Только в чисто поле. Всю жизнь мама и я прожили здесь, в Чечне. Это моя родина! Материальное положение таково: рады, когда есть на автобус до рынка и не надо топать в такую даль пешком.
Случилась ссора с Таисой. Она жалеет, кормит меня. Но неприязнь, желание унизить прорываются даже у нее. Как жаль! Мне так часто хочется назвать ее мамой.
В Чечне — общий вирус: ненависть к русским. Вот что натворила война!
У чеченцев за годы СССР случались «смешанные» браки. Уже выросли, стали взрослыми их дети. Мамы и бабушки у многих — русские либо украинки. Особенно многочисленными были такие браки в 80-х годах. Теперь родственные связи с русскими — позор! Они тщательно скрываются. Некоторые женщины обменивают паспорта, становятся «чеченками». Переезжают в другой район города, сочиняют «легенду», чтобы выжить.
При мне русскую бабушку выбросили из автобуса за то, что она посмела заговорить на русском языке! Я даже ничего не успела сделать.
На русском лучше не говорить в общественных местах!
Я себя не ощущаю: ни русской, ни чеченкой.
Но вернемся к конфликту: Таиса пошутила, обратившись к старшему брату хозяина книг:
– Забирай Полину-Фатиму себе. Она мерзнет тут. Болеет! Кто ее возьмет в жены, с русской матерью?!
А этот «красавец» ко мне:
– Ну, что? Будешь со мной спать, как вторая жена?
Я от слов Лечи едва не разрыдалась. Стала перекладывать товар на столе. Не выдержала, обратилась к Таисе: