Дневник. Том 2
Шрифт:
воссоздам психологию актрисы, то главной, доминирующей
идеей этой книги должна стать борьба вульгарных инстинктов,
низменных вкусов, определяемых рождением, натурой, воспита
нием, — со стремлением к изяществу, изысканности, благород
ству — качествами, органически присущими большому таланту,
гению.
У этой книги, возможно, будет оригинальная форма.
Часть первая. — Вот примерно ее канва. Как-то вечером у
меня был разговор об этой
ком, но она вызвала во мне какое-то влюбленное любопытство.
Быть может, история поцелуя, которым Рашель, одеваясь в
своей уборной, через ширму наградила Сен-Виктора. Разговор
этот я вел на берегу моря, с ее бывшим любовником, практич
ным человеком, политиканом, не чуждым темных махинаций, —
вроде Монгиона. Излияния этого сильного человека, растроган
ного красотой и величием ночи.
Рассказ очень эмоциональный, очень чувственный, очень
плотский, без прикрас. Долгое молчание. Потом, неожиданно,
он берет меня под руку, поднимается ко мне, закуривает си
гару, снимает пальто и нервно шагает по комнате, продолжая
говорить о ней. Он рассказывает, как его внезапно обуял ужас
перед этой женщиной, ему довелось наблюдать, как она кощун
ственно изучала сардонический смех во время агонии своей ма
тери. И под конец он стал развивать идею, что молодой человек
135
способен полюбить женщину, которая производит впечатление
последней негодяйки, но позднее, к старости, он стремится
найти в женщине образ доброты.
Итак, первая часть — рассказ этого человека.
Часть вторая. — В гостях у родственника, второго секретаря
посольства в столице одного из германских княжеств, наподо
бие Гессена-Дармштадта. Холостяцкий завтрак (обрисовать
французских и иностранных дипломатов), — за которым только
и говорят что о Париже и называют имя этой актрисы. Когда
гости уходят, мой родственник дает мне прочесть целую пачку
писем, в которых речь идет о ней, — эти письма написаны
в то время, когда она была его любовницей, и адресованы
умершему другу. Письма исполнены чисто юношеского энту
зиазма, сквозь который иногда дерзко прорываются первобыт
ные инстинкты. Включить туда блаженные воспоминания
о ночах любви, проведенных в брюссельской гостинице «Фланд
рия», когда любовников словно убаюкивали звуки органа сосед
ней церкви.
Итак, вторая часть — в письмах.
Часть третья. — Зимний день; в пять часов, от безделья.
поднимаюсь к продавцу автографов, — у него в окне горит свет.
Субъект,
улицам он ходит, держа шляпу в руке. Наверное, занимается
своими исследованиями, пользуясь новым магниевым аппара
том, который придает его зоркому взгляду еще большую
остроту. Он просматривает какие-то записки — тонкие тетради,
дневник, — проданные ему распутной сестрой этой актрисы,
особой типа Лажье, — которая эксплуатирует ее и торгует ее
письмами. Это полная любовная исповедь актрисы за время
ее романов с этими двумя людьми, с оценкой обоих ее любов
ников и описанием — с ее точки зрения — происходивших
между ними сцен и слов, сказанных тем или другим.
Итак, третья часть — автобиография.
Понедельник, 22 мая.
Я не в состоянии усидеть дома, я должен видеть, должен
знать.
На улице я вижу, что люди толпами стоят в подворотнях *,
возбужденные, ропщущие, полные надежды, они уже настолько
осмелели, что провожают вестовых улюлюканьем.
Вдруг на площади Мадлен рвется снаряд, и все жильцы
немедленно расходятся по домам. Возле новой Оперы я встре-
136
чаю процессию — несут национального гвардейца с перебитым
бедром.
Люди, рассеянные по площади редкими группами, говорят,
что версальцы уже заняли Дворец промышленности. Нацио
нальные гвардейцы, явно деморализованные и павшие духом,
возвращаются небольшими отрядами; вид у них измученный и
пристыженный.
Я поднимаюсь к Бюрти, и мы сразу же выходим, чтобы вы
яснить, что делается в Париже.
Толпа на площади Биржи, перед витриной пирожника, ко
торую только что разнесло снарядом. На Бульваре перед новой
Оперой высится баррикада, сооруженная из бочек с землей,
баррикада, которую защищают несколько человек, с виду не
слишком энергичных. В эту минуту прибегает какой-то моло
дой человек и сообщает нам, что версальцы заняли казарму
Пепиньер. Увидев, как рядом с ним падают люди, он укрылся
на вокзале Сен-Лазар.
Мы возвращаемся на Бульвар. Перед старой Оперой, у во
рот Сен-Мартен начали строить баррикады, и какая-то женщина
в красном поясе перетаскивает камни мостовой. Повсюду про
исходят стычки между буржуа и национальными гвардейцами.
По улице шагает, еще не остыв от боя, отряд национальных
гвардейцев, и среди них мальчик с красивыми глазами, на штык
его ружья насажена какая-то ветошь — это шапка жандарма.