Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

сейских полях, — все стекаются сюда, привлеченные канона

дой, словно фейерверком.

Впрочем, гражданская война придает всему широкий раз

мах. Сегодня вечером пушки и митральезы не смолкают ни на

минуту. По небу, покрытому тучами, над еще не успевшими

одеться зеленью скелетами вязов на Елисейских полях, в сто

рону Терна плывет красное облако, окрашенное разгорающимся

пламенем пожаров, которые уничтожают дома. Женщины, сто

ящие темными

группами, проклинают под впечатлением этой

зловещей картины пруссаков из Версаля! Ораторы со слезой

в голосе и с ошибками в речи разглагольствуют об эксплуата

ции рабочих. И пьяницы кричат «Долой воров!» прямо в лицо

встречным буржуа.

Понедельник, 1 мая.

Войска возвращаются из Исси и проходят по бульвару, пред

варяемые веселой музыкой и радостной сутолокой, которая

резко контрастирует с жалким и подавленным видом этих

людей. В их рядах шагает женщина с ружьем на плече. Сзади

едут два воза, доверху заваленные ружьями. В толпе говорят,

что это оружие раненых и убитых.

Воскресенье, 7 мая.

В это жестокое время я мысленно оглядываю свою печаль

ную жизнь и все ее скорбные дни.

9*

131

Я вспоминаю годы, проведенные в коллеже, более суровые

для меня, чем для других, из-за того чувства независимости,

что всегда заставляло меня драться с мальчиками, более силь

ными, чем я, или обрекало на своего рода карантин, на кото

рый желторотые тираны подбивали трусливых подростков.

Я думаю о своем призвании художника, о призвании уче

ника Архивно-палеографической школы, от которого мне потом

пришлось отказаться под нажимом матери. Я снова вижу себя

студентом, клерком адвоката без гроша в кармане, вынужден

ным довольствоваться низменной любовью, живущим особня

ком среди друзей и товарищей, заурядных, пошлых мещан, ко¬

торые решительно не понимали мучивших меня артистических

и литературных устремлений и утешали меня зрелой отеческой

мудростью.

И, наконец, я, никогда не знавший толком, сколько будет

дважды два, всегда так робевший перед цифрами, вдруг ока

зываюсь в казначействе и вынужден с утра до вечера склады

вать и вычитать — за эти два года мысль о самоубийстве не раз

искушала меня.

Наконец я, казалось, достиг независимости, зажил свободной

жизнью и занялся любимым делом. Наконец для меня началось

счастливое существование

бок о бок с моим братом. И что же?

Не прошло и шести месяцев после моего возвращения из Аф

рики, как меня свалила дизентерия, два года продержавшая

меня между жизнью и смертью и оставившая в таком состоя

нии, что я не знал с тех пор ни одного вполне благополучного

дня. Мне выпала великая радость — возможность отдавать себя

работе, для которой я рожден. Но я живу среди таких нападок,

такой бешеной ненависти, какой — могу сказать с уверенно

стью — не вызывал к себе ни один писатель нашей эпохи. Мно

гие годы прошли в борьбе, и в итоге у моего брата начались

серьезные приступы печени, а у меня появилась опасная бо

лезнь глаз. Затем мой брат заболел, очень тяжко заболел, про

мучился целый год, пораженный ужаснейшей болезнью, хуже

которой ничего не может быть для ума и сердца человека, свя

занного тесными узами с умом и сердцем больного. Он умер.

И сразу же после его смерти я, подавленный и обессиленный

утратой, должен пережить войну, нашествие, бомбардировку,

гражданскую войну, которые отозвались на Отейле тяжелее,

чем на каком-либо другом месте в Париже.

Поистине я еще никогда не был счастлив! Сегодня я спра

шиваю себя, предел ли это? Я спрашиваю себя, долго ли еще я

132

смогу видеть, не суждено ли мне вскоре ослепнуть, лишиться

того из моих пяти чувств, которое приносило и продолжает

приносить мне единственную радость в моей жизни.

Парижане, по-моему, просто взбесились. Сегодня я видел

женщину — не из простонародья, — женщину почтенного воз

раста, одним словом, вполне солидную особу из буржуазного

круга; она без всякого повода дала пощечину человеку, ко

торый имел дерзость сказать ей: «Оставьте версальцев в

покое!»

Газетчики кричат, размахивая новой газетой — газетой гос

подина де Жирардена «Реюньон либералы): «Соглашение без

уступок!» Французы — народ простаков, если они смогли взле

леять этого «мыслителя» без мыслей в голове, этого фокусника,

жонглирующего антитезами!

Сегодня вечером я пробрался в церковь св. Евстафия, где

открыли клуб *. На скамье для причта, за столом с двумя

лампами и стаканом подслащенной воды вырисовываются силу

эты четырех или пяти адвокатов. В боковых приделах стоят или

сидят на скамьях любопытные, привлеченные новизной зре