Дневник
Шрифт:
Он произносит эти наивные слова со своим особым акцентом.
Выйдя на улицу, он говорит:
— Как чудесен наш Париж.
Но он беспокоится, как бы не пропустить свой трамвай.
— А вы из-за меня не сделаете лишнего крюка?
— Нет, — отвечаю я.
Звать его «мэтр» невозможно, а говорить ему «гражданин» я не решаюсь.
— Вы ведь преподавали. Наверное, кто-нибудь из ваших учеников испытал на себе ваше влияние?
— Нет, — отвечает он, — я был тогда слишком молод. Во всяком случае, это ни в чем не сказалось.
Но, видимо,
— Нет, это он только маневрирует.
Он добавляет, что, впрочем, ученики перенимают у учителя обычно его худшие черты.
— До свидания, добрый друг! Будьте здоровы.
— Он вам желает здоровья, — говорит Атис. — А ведь драться-то придется ему.
— Вы невероятно много работаете, Жорес!
— Да, но моя работа — политика. Тут бывает отдых, перемены: пишешь, говоришь. Парламент, трибуна развлекают. Я убежден, что художник, занятый только своим искусством, не выдержал бы такого груза.
— Но возьмите Виктора Гюго…
— Да, правда, — говорит он.
Вернувшись к себе, полный удивленного и нежного восхищения этим необычайным человеком, я не могу уснуть, я чувствую некоторую гордость, оттого что не растерялся. Впрочем, я ничем не рисковал. Но на следующий день я встаю в десять часов и хорошо знаю, что он уже за работой и не думает о своей дуэли. Вчера: его письмо Деруледу, великолепная импровизация о Жанне д’Арк, передовая в «Юманите».
Хочется отдать себя ему, работать за него. Точно крыса, вылезшая из норы, я ослеплен этим великолепным зверем, обнюхивающим всю природу. Да, это не то, что стремиться в академики!
Хотел бы он стать богатым? Министром? Не могу этому поверить. Правда, он хочет драться с Деруледом, и это, может быть, явление того же порядка.
Просыпаюсь с мыслью посвятить ему новое издание «Буколик». Подумаешь, подвиг!
4 декабря.Женщина, которая стольких любила, что, когда подходишь к ней слишком близко, слышно, как в ее ухе — этой нежной раковине — гудят отголоски любовных признаний.
5 декабря.Уверенный, что доживу до восьмого десятка, я стараюсь щадить себя.
* Можно посадить свой эгоизм на цепь: но нельзя его убить, не приговорив самого себя к смерти.
12 декабря.Реальность убила во мне воображение, которое было вроде красивой и богатой дамы. Сама же реальность до того бедна, что я буду вынужден зарабатывать себе на хлеб.
15 декабря.Счастье жизни. Безногий калека катит по улице Роше в своей трехколесной повозочке, отталкиваясь двумя чугунными утюгами, и распевает во все горло.
* О, конечно, быть социалистом и зарабатывать много денег!
* Бывают в жизни некие туманы, из которых не хочется выходить; это состояние близкое к смерти. Если бы туман сгустился, и в самом деле можно бы
16 декабря.Наконец-то я узнал, что отличает человека от животного: денежные неприятности.
* Как легко остаться без головы! В любую минуту вас отделяет от смерти лишь клоунский бумажный обруч, ей-богу же, не так уж трудно прыгнуть! Нет тебя, вот и все.
* Валлотон упивается только горечью. Станет ему известно, что дама разводится, он тут же отведет ее в уголок и будет смаковать ее историю, как гурман, в одиночку.
* Трудно даже представить себе, до какой степени этот господин, прогуливающийся в глубочайшей задумчивости, способен ни о чем не думать.
* Сажусь за письменный стол. Весь сжимаюсь и жду. Я как ручеек, который согласен задержать свой бег, лишь бы отразить что-то. Не важно, если на берегах ничего нет!
* Женщина — это легкомыслящий тростник [92] .
92
Здесь Ренар пародирует известное изречение «Человек — это мыслящий тростник» Блеза Паскаля (1623–1662) — великого французского математика, мыслителя и писателя.
19 декабря.Семейный праздник социалистов из нашего Нивернэзского землячества.
У «Жюля» дама за конторкой говорит мне: «Подымитесь на второй этаж». Один социалист пришел с внучкой. Убогий зал, через который публика из нижнего этажа проходит в уборную. Я в смущении присаживаюсь к мраморному столику. Последним является Роблен. Ему говорят:
— Тут тебя какой-то гражданин спрашивает.
И я сразу понимаю, что буду здесь чужим.
Как к ним обращаться: граждане? соотечественники? господа?
— Что вы будете пить? Белое вино?
— Да.
Мужья с женами и ребятами. Впрочем, настоящих уроженцев Нивернэ среди них мало. Первым берет слово советник парижского муниципалитета, кажется, от округа Ла-Виллет. Похож на писателя Жюля Леметра, такой же крупный и жирный. Природа любит повторяться. Говорит громко и неинтересно.
Другой парижский советник — гражданин Фрибур, сначала отказывается, манерничает, а потом его не остановишь. Говорит он хорошо, неглупо и ясно, но он такого низенького роста, такое у него невыразительное еврейское лицо!..
Я не осмеливаюсь вынуть из кармана приготовленный заранее клочок бумаги. Я произношу свою незамысловатую речь. Это тоже не бог весть что, но все же лучше, потому что свое. Какая-то женщина продает мне женскую газету с целой программой требований.
Сотрудник газеты «Орор» пришел, чтобы меня послушать. Очень удивился, что я не прочел речь, которую подготовил и которую он намеревался попросить у меня для газеты. Он сказал:
— Я слышал, что вы резко говорили с Жоресом накануне его дуэли.