Дневник

Преподобный Никон Оптинский

Рассказал Батюшка еще, как один купец видел видение. Он видел о. Макария и о. Льва, и о. Лев сказал: «Он (то есть Макарий) превзошел меня смирением».

Всего не могу записать, некогда. Батюшка заповедал нам обращаться молитвенно к о. Макарию. И ничего не делать самочинно, без смирения и благословения старца, ибо ни пост, ни бдение, ни молитва не приносят пользы, если совершаются без смирения и благословения. «Постом, бдением и молитвою небесные дарования приим». Иным ничем нельзя получить их, другого пути нет, но к этому необходимо нужно, как основание всего, смирение. У о. Макария и было глубокое, великое смирение.

9 сентября 1908 г.

Однажды

Батюшка дал мне прочитать маленькую статейку (забыл уже, из какого журнала) для характеристики автора этой статьи. Она заключала в себе картины из жизни преп. Серафима, начиная с его детства и до смерти, картины, написанные поэтической рукою верующего человека. «Прочтите это, вам будет даже полезно, это вас укрепит», — что-то вроде этого сказал Батюшка.

Я прочел, мне понравилось, и с тех пор я чувствую, что стал более уважать и почитать преп. Серафима. Сколько раз мне думалось: вот истинный монах, а ты кто такой? Так ли жил и подвизался преп. Серафим, как ты живешь? И невольно подумаешь: какой я маленький, непохожий даже на монаха в сравнении с великим подвижником преподобным Серафимом.

17 сентября 1908 г.

Сегодня память св. мучениц Софии, Веры, Надежды и Любови. Теперь в Москве бесятся. Праздник делают попойкой, весельем, исключительно плотским. В знакомых мне семьях тоже есть именинницы, и, вероятно, как и прежде, идет пир. Наступает вечер, съезжаются гости, говорят друг другу комплименты, пьют, едят и к ночи уезжают каждый в свой дом. Сколько суеты, сколько пустоты! О Боге, вере редко говорят — это неинтересно, устарело; все идет вперед, а это — детские сказки. Правда, есть люди верующие и хорошие, но большинство, к сожалению, не веруют, или веруют, да «по-новому».

Сколько раз мне так думалось… Сижу я в храме, особенно в Предтечевом и Макарьевском, мир, тишина кругом, лампадки теплятся пред святыми иконами, бдение еще не начиналось. Тихо и чинно входят братия, молятся и молча садятся на свои места в ожидании службы. Какая мирная картина! Так хорошо здесь… А там, за оградой, — суета, пустота, хотя все бегают, о чем-то заботятся, все заняты. Это еще ничего. А может быть, сейчас где-нибудь происходят убийства, грабежи, ссоры, насилия, дикие оргии пьянства и разврата. Какое забвение Бога, существования души, загробной жизни! Прежде и я находился в этом круговороте: и жил, и мог жить такой жизнью! А теперь (как благодарить Господа, не знаю) я здесь, в тихом Скиту. Воистину дивно, как Господь оторвал меня от этого страшного чудища-мира.

Вот и представляются мне такие две картины: мир со всеми его ужасами и, как полный контраст, эта тихая церковь с лампадочками в полумраке. И спокойно, радостно на душе. Слава Тебе, Боже!

18 сентября 1908 г.

Говорят, Батюшка заболел. Надо узнать наверное. Последнее время Батюшка часто ходил к утрени, на правило и обыкновенно говорил поучения, и говорил хорошо. Кое-что из этих батюшкиных поучений я думал при Божией помощи записать. Да и на благословении Батюшка давал мне маленькие наставления.

— Авва Дорофей, — говорил Батюшка, — поучает нас рассматривать свою жизнь, чтобы видеть, в каком мы устроении, много ли преуспели. Это рассматривание себя, это внимание себе необходимо. И кто этого не делает под предлогом неумения и незнания, тот пусть знает, что преуспеяние заключается, главным образом, в смирении. Преуспели мы в смирении — значит идем вперед. И никто пусть не смеет отговариваться.

Оскорбил один брат другого. Рассердился, обиделся обиженный брат, идет жаловаться начальнику на своего брата, а если и не идет,

то волнуется внутренне. Может быть, и ответит ему. Какое же тут смирение? Смолчать, перенести обиду, простить — вот что нужно было сделать. Это и сделал бы смиренный.

Или еще пример. Идет брат, а навстречу ему другой. Этот брат кланяется ему, а тот в это время увидел на дереве два прекрасных яблока и, машинально взглянув на брата, снова устремил свой взор на яблоки, желая их сорвать. Поклонившийся брат обиделся: «Я ему кланяюсь, а он, гордец, словно не видит, посмотрел да отвернулся, разговаривать не хочет». А тот действительно так увлекся яблоками, что как бы даже и не заметил брата, нисколько не желая и не думая обидеть его. Какое же тут смирение? Смиренный подумал бы: «Я не стою того, чтобы брат взглянул на меня», — и нисколько бы не обиделся. А у нас, значит, мало смирения.

Второй случай Батюшка рассказал мне на благословении, когда я попросил разъяснения его слов, сказанных утром на правиле.

— В каком положении тела должно проверять свою жизнь? — спросил я.

— В каком угодно, лучше же всего сидя. Выберите полчасика, сядьте и проверьте себя. Монах не может быть в одном состоянии, он нравственно и духовно идет или вперед, или назад, ни одной минуты он не стоит на одном месте, он все время находится в движении.

Сон и чрево связаны между собой. При наполненном желудке монах много спит и просыпает более положенного. Я вам говорил и говорю: кушайте досыта, но не до пресыщения. Сыты — положите ложку. А иной уже сыт, а все-таки ест да ест, — глаза не сыты — это уже грех…

На утрени Батюшка опять говорил, что должно иметь любовь друг к другу и удаляться празднословия.

— Пророк Давид сказал: «Оскуде преподобный». Почему же оскудел? Потому что «умалишася истина, суетная глагола кийждо» (см. Пс. 11, 1–3), потому что не говорят о душеполезном, а повсюду празднословие, только и говорят о пустяках (Батюшка, кажется, сказал, что настанет такое время, когда будут говорить только об одних пустяках).

Одному иноку было видение. Стоят несколько монахов и празднословят, и видит он, что между ними и кругом их бегают грязные кабаны. Это были бесы. Потом увидел он монахов, говорящих назидающее душу, и между ними стояли ангелы светлые. Потщимся, братие, не погублять своих трудов за послушаниями празднословием, а более всего потщимся стяжать смирение. Пророк Давид сказал: «Смирихся и спасе мя Господь». Для спасения достаточно одного смирения. Опять сказано в одном псалме: «Виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс. 24, 18). Так сказал пророк Давид потому, что истинное смирение никогда не бывает без труда.

Я по нерадению позабыл, что Батюшка говорил о старце о. Льве, помню только следующее:

— О. Лев подвергся по клеветам недоброжелателей гонению (он — основатель старчества в Оптиной пустыни), и даже преосвященный Николай, увидев его, окруженного толпой народа, с упреком сказал ему: «Что ты делаешь?» — «Пою Богу моему, дондеже есмь!»(Пс. 103, 33). Преосвященный уразумел всю глубину этого ответа. Да, батюшка о. Лев пел Богу всем строем своей жизни.

Недавно я получил письмо от одного знакомого студента Московского Университета. Он был прельщен спиритизмом, потом, по милости Божией, он бросил его. Господь избрал меня и Иванушку орудием в этом деле. Я уничтожал даже все вещи, употреблявшиеся при сеансах. Была привезена из Успенского собора святыня, отслужен молебен. Я думал, он уже твердо стал на ноги. Но, получив письмо, вижу, что он снова в ужаснейшей прелести: он сладостно молится, видит Самого Христа, видит кресты с Распятием и тому подобное.