Дневники Обормотня
Шрифт:
— Тебе же Вася говорила… думаешь, она из вредности Сашку колотит? Он тупеет, хуже ребёнка становится!
— Да ну-у?! — мне стало обидно за друга. — Его всего-то загнать нужно было, зато перебесился, и сам успокоился! И вообще, это деда Кости идея!
— Какая? Уничтожить Васину клумбу? Скакать по крышам?! Да у него у самого после этого крыша съедет, спросил бы хоть, чего вожак боится!
— Проще спросить, чего он НЕ боится, загнал вас всех в клетки, словно вы монстры!
— Твоё счастье, что Санька восторженный, а не злой, как Фёдор.
—
— Ага, сказал застрявший в Звере школьник, которого едва не убили!
Я посмотрел на Ленку ещё раз: мечты о свидании полетели вслед за вырванными соседскими цветами. А сама девушка стоит и смотрит на меня, как на главного врага стаи. Потому что…
— Лен, да ты завидуешь просто. Сама-то хандришь постоянно, а тут кто-то веселится.
— Попробовал бы ты не хандрить, когда тут такое. Было всё хорошо, а потом пришёл городской дуралей, которому всегда скучно! У нас была хорошая жизнь, а ты хочешь её разрушить.
— Всё что я хочу «разрушить», это намордники, которые вы сами на себя нацепили! — рявкнул я, не сильно беспокоясь, что разбужу Саньку. — Вы классные, как ты не понимаешь! А притворяетесь скучными занудами, чтобы никого случайно не напугать! Зачем?!
Ленка зло зыркнула на меня, тихо прорычала «Я всё расскажу Василисе», и ушла прочь. Ну и ладно, не очень-то и хотелось!
Чуть позже пришёл и Степашка, тоже в облике уставшего маленького человечка:
— Это был самый лучший день! Лучше полнолуния! А ещё так можно? Моя очередь на папке кататься!
— Лучше пусть будет весело каждый день, но понемногу. Санька сейчас всё накопившееся выплеснул, дай ему поспать.
— Дам. Лёш, ты самый лучший старший братик на свете! — сказал мальчонка, и тоже обнял меня. Вот так: даже не просто друг, а старший братик! Приятно!
День подходил к концу, а я задумался: идти домой, или пристроиться на кресле рядом, когда Санька проснётся? Если он отоспится и решит продолжить веселье, то будет лучше, если при мне, а то с этих живодёров станется его куда-нибудь запереть. Итогом разрушительного веселья стала уничтоженная клумба с Васиными цветами, пятна компота по всей кухне в стиле «фруктовая шрапнель», разбросанные по всему огороду мячики и несколько яблок, а ещё немного грязная одежда двух землекопов. Понимая, на кого это всё повесят, я заранее выдохнул, и отправился на большую ночную уборку.
Никогда так не уставал, но очень собой доволен! Курган памяти Васиной клумбе возведён, мячики собраны (не поверите, унюхал!), кухня отмыта, одежду отмыла стиральная машина, а там я плюнул на все правила приличия (если их вообще здесь соблюдают), и устроился спать на диванчике.
* * *
Первым проснулся, конечно же, Степашка, а его щенячья мордаха идеально передала выражение клянчащих вкусняшку собак: такая же умильно-голодная. Тем более, что я делал очень простой завтрак, которому меня научил дед Костя: картофельные оладьи.
— А чего они жёлтые? — ребёнок подпрыгнул,
— Я туда ещё положил бекон, сыр, приправы, какие нашёл… — я задумался, вспоминая личную вариацию «одиннадцати секретных трав и специй» — кажется там куркума была, потому и жёлтые. Тапками не кидаться, готовлю так впервые!
Ребёнок осмотрел кастрюлю с «тестом» и заявил:
— Маловато будет! Давай я ещё картошки натру!
Я мысленно извинился перед математичкой, потому что, кажется, это её стараниями я вспомнил, сколько нужно добавить остального к тому объёму картошки, что утащил мой мелкий помощник.
— Как хорошо, что за нами присматриваешь ты, а не дед Костя!
— Ты же вроде у деда Кости и был, разве нет? — я вспомнил, как отправлял Степашку «в безопасное место».
— Да как я мог пропустить такое, я за вами бегал! Только не по крышам, ты меня не видел?!
— Я мечтал не свалиться!
— Но не свалился! А я тоже так хочу! Я же смогу превратиться в большого волка? А ты?
— Наверное! — в способностях Степашки я был уверен, зато сам уже смирился, что до конца жизни останусь собачонком; буду считать себя то собакой, то волком, по желанию. И меня это не смущает, как Ленку! Зуб даю, как она перестанет загоняться по поводу своей собачьей физиономии, тут же и хандра пройдёт.
— Вот вырасту, стану большим и сильным, как папка, или вообще, как дядя Фёдор, и буду вас обоих катать на себе!
В это время подошёл Санька: помятый, сонный, пасмурный, одетый в серую майку и треники.
— С днём рождения, дружище! Как ты? — воскликнул я, не отрываясь от кулинарного процесса.
— Спрячьте меня в подвал кто-нибудь, позорище на всю деревню устроил…
За неимением пирожка, сделал кляп из оладушка. Подумал, и сунул второму голодающему. И себе тоже кусочек: вышло вкусно! Намного вкуснее, чем у деда Кости!
— А чего стесняться?! Ребят, я же вижу, мы тут все как одна большая семья! Хорошая, причём! А в хорошей семье никто никого не обижает!
Санька поёжился, но выдал самое страшное:
— Вожак прав, меня тоже нужно запирать. Я превращаюсь в такого восторженного идиота, что… нельзя так, понимаешь?!
— НЕЛЬЗЯ запираться от всего мира! А идиот ты только потому, что сам не знаешь своего Зверя! — Я видел тебя, каким ты был счастливым, когда бегал, а чтобы избавиться от тупости… превратись сейчас? Самостоятельно! В этом настроении, чтобы помнить, что ты адекватный!
— Так не делается, дед Костя говорит, если Зверь опасен, его, наоборот, надо держать крепче.
Я кисло посмотрел на сковородку: за перепалкой я всё-таки сжёг эту порцию из четырёх драников; ничего, съедим и подгоревшие.
— Дед Костя просто старый перестраховщик, он вас всех в клетки посадит, чтобы успешно изображать вожака образцово-показательной стаи. Превращайся, давай, всё хорошо будет. Я в этом настолько уверен, что даже плиту с оладьями выключать не буду.
— Степаш, какой телефон у пожарных?