Шрифт:
Предисловие
Первоначально эти Дневники путешествий назывались «Европа, Азия, Африка, Латинская Америка». Потом «европейская» часть («Эллада» и «Родина») была опубликована в книге «Жемчужница и песчинка» (Алетейя, 2014 г.), добавились очерки путешествий в Японию и Североамериканские Соединённые Штаты.
Пространственно–географический принцип изложения соблюдён, однако временной нарушен; но это ничего. Человек – автор, в данном случае, – в своих восприятиях мало меняется. А даты везде проставлены точные.
Как уже было сказано в аннотации к «Жемчужнице», эти книги мои представляют собой автобиографическую повесть, предназначенную первоначально для ближайших родных и друзей и написанную в жанре дневниковых заметок и записок путешественника. В действительности
Потом такие дневники стали привычкой; затем я стала задумываться – а не оставить ли детям и внукам совершенно бесхитростную и реалистическую повесть о своей жизни? Просто на память?.. Придет время – прочитают и припомнят и меня самое, и эти рассказы.
Наконец я решилась обнародовать все очерки и перед своими близкими друзьями; а теперь – и перед более широкой публикой, если она заинтересуется обычной жизнью такого человека, как я. Жемчужница «украшает жизнь и ее события». Сами по себе вполне обыденные, свойственные любому, они предстают в виде вереницы картин, символов и даже поэтических или иронических притч, рассказанных «о времени и о себе».
Южная Корея
Первое, что вспоминается при слове «Корея», – это неописуемо красивая утренняя горная дорога из Сеула на побережье Восточного моря, в портовый город Сок Чхо. (Андрей Королев сказал – точно Альпы в Италии!) Сильнее меня поразили в свое время только горы в Болгарии, массив Рила. А здесь, как на заказ, всходило в лазурь в нежнейшей вуали персиково–золотое солнце, туман цеплялся за неясные предметы в долинах, висел перьевым покрывалом с велюровым исподом над чистыми картинными речками. Постепенно предметы оборачивались цветными домиками с лекальными крышами, каменными медведями и разнообразными газелями в отличном настроении.
Невыразимой красы и свежести утро; чарующий сосново–лиственный лес покрывает правильные многоярусные бесконечные сопки; смарагдовые пинии и нефритовые гинко оттеняют более светлых тонов изумрудную зелень акаций и мои любимые грабы (оказавшиеся родственниками березы), широкие резные листья платанов и их малоприятные стволы, облезающие лентами кожи больного скарлатиной… нет, ладно, это я так.
Я уж давно, еще в Греции, поняла, что в такие путешествия собираются прежде всего люди особой складки: авантюрные, храбрые, любознательные, самонадеянные. (А собственно философов… м–да). По духу я им, безусловно, подхожу. Но а физическое здоровье мое за последние годы, особенно после смерти мамы, сильно сдало.
Иногда – и все чаще – я себя ловлю на том, что устаю от общения с людьми, которые мне не по душе. Даже как бы заболеваю: сознание удерживает в узде критические замечания, mots, я ими давлюсь, терпение заканчивается все быстрее… И шум… и сигареты… и бессонница…
Однако сейчас не о том.
…Итак, прекрасная горная дорога, петляя, уходя в тоннели, зависая над реками, несла нас, усталых до изнеможения, на край света, на берег Тихого океана. Мы уезжали домой.
Многие из нас, умненькие, давно уж поездили по этим сказочным местам, искупались в Восточном, а некоторые и в Желтом море, нафотографировались, отдохнули и вернулись невредимыми в Сеул. И ничего не случилось. Только я, ненормальная, так и проторчала все время в кампусе Seoul National University, занятая бесконечными переводами всем, кто просил, и на всех секциях, какие были. Хотелось, – честно! – чтобы наши люди хоть сколько–то выглядели «не хуже других».
(Какой ужас, нет, какой позор,
…Как я и предполагала заранее, философов в нашей огромной российской делегации, прибывшей на Всемирный Философский Конгресс в Южную Корею, было мало. Там были: туристы, студенты–международники, политические деятели / обозреватели, бизнесмены – предприниматели, отставные и приставные крупные государственные чиновники, экологи, экономисты, геологи, юристы, педагоги, психологи, врачи, а также многочисленные жены и подруги философов и не–философов. Еще появлялись и исчезали корреспонденты, хозяева крупных издательских концернов и редакторы скромных научных журналов… словом, всех нас было невыносимо много на очень небольшую группу кадровых профессионалов. Чтобы не обижать сотни «невошедших» людей заглазно, я не буду называть имен избранных, за исключением одного нового: лучший из всех, кто мне встретился в этом путешествии, и кто, один–единственный, каждый день с легкостью говорил о множестве идей и фактов, совершенно НОВЫХ для меня (а это трудно!), либо взятых в новом ракурсе, был молодой профессор из Ставропольского университета, заведующий кафедрой философии и истории науки Владимир Игоревич Пржиленский.
Ну, так. Чудесная альпийская многочасовая дорога запомнилась мне не столько как фильм, сколько как набор отдельных пейзажей. Накопившаяся усталость длиной в десять–одиннадцать бессонных ночей и дней не давала восторгаться в полную меру, как того поистине заслуживает незабываемая Корея. Но я восхищалась во всю доступную меру восторга, и когда красoты немыслимо плавно расширились, раздались и обратились величественным океаном, я просто не знала, что делать. Первым толчком души было: купальник!! Бегом в беленький город, на набережную, покупать купальник!!! Скажу сразу, эта нехитрая сделка не удалась мне НИГДЕ в пути, ни даже в России. А корейцы не знают и не понимают бикини: они купаются в каких – то гимнастических юбочках и двойных маечках, и не в океанах, а в бассейнах. (Андрей потом рассказывал мне, кaк корейцы, помешанные на идеалах чистоты и здоровья, экипируются для похода в лес. Просто в лес, на соседнюю гору. Велосипедный шлем; маска на все лицо, – вдруг кто бросится и укусит! – перчатки; и костюм, в целом напоминающий водолазный).
Второе движение души после обломавшегося первого было: найти скамеечку, сжевать сэндвич, везомый от самого отеля, и позагорать, хотя бы ногами! Это тоже почти сорвалось (в смысле, незанятой скамеечки на десятикилометровом пляже не нашлось). Поэтому третьим было вынужденно – свободно – назависимое фланирование по наборному паркету набережной, а потом сидение на огромном сером валуне. С осевшим сэндвичем и слишком сладким кремовым молочком в крошечной пробирке, вместо доброй фляги stella artois, без головного убора под немилосердно палящим солнцем, едва умягчаемым океанским бризом – от этого света и сами корейцы–то обороняются, кто веером, кто мексиканским канотье, кто тетрадкой, а кто просто ладошкой. Ничего не понявший в моем высокомерном прогуливании мимо пляжа как следует накупавшийся Натан пустил вслед насмешливо: «Russo turisto! Нам океан нипочем!»
Словом, я была мизантропически рада, когда свистнули грузиться на паром. Между этим сигналом и самим отплытием прошло ПЯТЬ тягчайших часов ожидания в душных зальчиках (причем добрые люди успели и в кафе, и на соседний маяк, и в беседку над заливом… и пофотографировать… а некоторые, может, и добрые, но неразумные, в наиболее ответственные моменты забывают фотоаппараты в самой неподъемной багажной сумке на дне). Знала бы я, что все лучшее заканчивается здесь, в Сок Чхо! Знала бы – так и посиживала бы на своем темно–сером перегретом камне, всё кожа посмуглее стала бы! А знала бы я, что мне предстоят еще 15 бессонных ночей и дней, а потом бессрочная пневмония – уплыла бы тихенько прямо в своем стеклянном розовом костюме дальше, дальше в Восточное море, и – слава те, господи! (Корейцы принципиально не называют это море Японским).