Дневники

Неизвестно

Это, собственно, относится к четвергу, т.к. вчерашний день, среду, я забыл записать, а вчера ходил в аптеку, купил Тамаре лекарство и, вернувшись, делал записи об “Эдесской святыне” и “Светлейшем”. Сегодня читал П.Каменского — биографию А.Д.Меншикова.— Лицо!

 

23. [II].

Сидел дома, читал и писал “Генер[алиссимуса]>>, приходили из радиоизв[естий] — приветствовать Федина и с защитой “Тарус-ских страниц”'⁰⁷ — выгнали со службы гл. редактора и еще кого-то. А что мы можем сделать? Альманах-то

невинный.— 5° вечером и 0° днем. Мгла.

24. [II].

“Литературная] газета” с моей статьей. Убогая сенсация. И затем — в театре Вахтангова вечер К.Федина. Цветы, [нрзб.], старика. Уныло и торжественно, как всегда. Вечером — вино и М.Алигер. Стихи Антона.

 

25. [II].

Серый снег, солнце, гулял. На улицах тает, люди идут скучные, даже пьяных мало. Вечером — опять у Федина в гост[инице] “Украина”. Пахнет-таки, весной. Так скучно все и неинтересно, что и записать нечего и не хочется!

 

26. [II].

Записывался в радио и очень устал, т.к. делал неправильные ударения и приходилось повторять. Небольшой отдых и обед в

414

“Арагви”, где душно и жарко, с участниками Каирской конференции: скучными индусами и японцами.

 

27. [II].

“Дело Эльсберга” в Московской] организации] СП. Он отрицал все, утверждая, что на него клевещет И.И.Чичеров. Я выступал уже после заседания (не хотел мешать политическому] разоблачению, примешивая уголовщ[ину]): о краже в “Круге” 30 тыс. руб. золотом — Эльсберг.

28. [II].

Прогулка. Солнечно; весна чувствуется отчетливо. 5—Т мороза, мгла, солнца мало. Писал “Генералиссимус” — что-то много получается, растянуто: надо сокращать.

 

1. [III].

Дома. Переписывал “Генералиссимус”. Хлопот, словно роман! Утомившись, стал перечитывать “Портрет Дориана Грея”, роман, который мне когда-то, в юности, нравился. А сейчас — и глупо и по-глупому безнравственно. А этот эстетизм, боже!

Рукопись для “Лит. газеты”.

 

2. [III].

Заседание в Лит. институте¹⁰⁸. Опять мгла, но солнце просвечивает. Позаседали: дипломы — средние:

— И куда нам! Столько поэтов? Да и писателей?

 

3. [III].

Гулял. Хорошо. Морозец, солнце. Читал, впервые: “Историю Пугачевского бунта”, и жалел Пушкина: все-таки даже он не понимал, что нельзя преодолеть исторических условий. Получилась военная история, никому не интересная и не вскрытая, даже с военной точки зрения. Ведь революционная] конармия Пугачева появилась задолго до конармии гражданской] войны 1920 г.!

Конец переписки “Генералиссимуса”.

 

4. [III].

Тоже

хорошо, солнечно. План “Генералиссимуса”: любопытно, что будет?

415

 

5. [III].

Окончил черновики “Генералиссимуса” — завтра начну переписывать, что не трудно, т.к. черновики подробные и в них много всего,— боюсь не перегнуто ли? Обедали, блины у Л.Ю.Брик, напуганной на всю жизнь тайной полицией — вчера умерла жена Вс.Вишневского¹⁰⁹ — вздорная, нахальная баба, упокой, господь, ее душу! Вот уж кого, действительно, надо успокоить.

 

6. [III].

Днем дописывал “Генералиссимуса”, а вечером ходили в Клуб литераторов, смотрели итальянский военный фильм, показ мод и затем ужинали.— Дождь, мокрый снег, зима на исходе.

 

7. [III].

На улице по-осеннему дождь и слякоть. Не выходил. Писал рецензии для Лит. института — одна поэтесса¹¹⁰, по-моему, талантлива. Завтра сажусь переписывать “Генералиссимуса”. Что-то его ждет, беднягу?

 

8. [III].

Гулял. Немного писал “Генералиссимуса”, как всегда с трудом выходят первые строки. Легкий мороз, полусолнце, преобладает все-таки мгла. Вчера приходил усталый и больной М.Бажан.

 

9. [III].

Начал перепечатывать “Генералиссимуса”. Большая боязнь — не растянуть: есть уже 4 страницы, начало, самое главное. Очень доволен! И, солнечно, на крышах — снег, чудесно. Заседание в Лит. институте вечером.

10. [III].

Приходила Л.Ю. и Абгарыч¹¹¹ обедать: разговор о литературе, из чего я вывел, что она неважного-таки обо мне мнения как о писателе. Ну, и бог с ней! Писал “Генералиссимуса” все первые страницы. Солнце.

11.[III].

Превосходный солнечный день. Гулял с Петькой в садике

416

возле глупого памятника Репина. Петька сказал: “Я люблю ужасные картины: как "Грозный убивал своего сына"”.

Вечером писал “Генералиссимуса” и читал Гончарова “Фрегат Паллада”, как хорошо!

 

12. [III].

Писал и радовался, что полк[овник] Порскун вышел, как живой в “Генералиссимусе”, может быть, и не живой, но, пусть, так кажется. Дома.— Мгла и легкий морозец. Все идет — т.е. “Г[енералиссимус]>> — хорошо!

 

13. [III].

Болел. Вчера была небольшая температура, а эти два дня — кашель и слабость. Читал “Воскресенье” — пустая, вздорная сатира, в духе Щедрина, вставленная в золотую рамку мелких подробностей, от которых сатира не делается убедительней. “Фрегат Паллада” — прелесть, такое искреннее, домашнее путешествие и такая вера в свою “цивилизованность”, которая для меня более убедительна, чем все христианство Л.Толстого.