Дни и ночи Невервинтера. Книга 2

Волошина М. Н.

Она опустила глаза и, осторожно стряхивая с плеч Сэнда невидимые пылинки, неожиданно тепло и смущенно сказала:

— А что я увидела здесь, когда эта аномалия и в самом деле рассыпалась, как сон? Старого, нудного тебя, мало того, что скучающего по мне, да еще и занимающегося самоедством. Вот я и интересуюсь, это всерьез и надолго или тебе просто тухлый реактив попался?

Сэнд довольно сощурился, глядя на нее. Что-то в ней изменилось. Пылинки она точно с него раньше не стряхивала. Но эти искорки в колдовском омуте зеленых глаз, жест, которым она заправляет прядку волос за ухо и поправляет ожерелье, плавные движения не могут его обмануть. Он обнял ее и почувствовал легкое головокружение, вдохнув тонкий запах ее духов, и подивился тому, как странно все вышло: столько

времени эта женщина, лишенная своей индивидуальности, жила рядом с ним, не зля и не раздражая его, но ему не было хорошо. Он сам себе начал казаться заведенной куклой, бредущей по кругу и выполняющей механическую работу. А теперь, когда этот кошмар его жизни вернулся, он и сам словно ожил, и стал замечать все, что его не только злило, но и радовало в ней. От ее близости и от того, как она двигалась и смотрела на него, его немало пожившее, но, как оказалось, не совсем покрытое пылью сердце наполнилось ожиданием прекрасного и удивительного. Как раньше, когда он готов был простить ей все за эти волшебные мгновения и хотел надеяться, что она чувствует то же самое. Но теперь он знал это наверняка. И знал, как называется то, что их связывает.

— Не волнуйся, дорогая, это было временное помутнение, — наконец сказал он, уже чувствуя, как внутри все замирает. — Я по-прежнему твой гений, без которого ты так и осталась бы на всю жизнь недоучкой и вздорной девчонкой.

— Еще никому не нужной. Ты забыл, — флегматично заметила Кара, начав методично, пальчик за пальчиком, снимать перчатки.

— Нууу… — Сэнд посмотрел ей в глаза и стал одной рукой расстегивать пуговицы старой домашней мантии, — пожалуй, этот пассаж можно исключить из моего репертуара. Во-первых, тебе все-таки удалось прельстить этого проходимца Гариуса. А во-вторых, — он прикоснулся губами чуть выше выреза мантии, — скажем, в качестве благодарности за то, что ты спасла всех и меня в том числе.

Сняв перчатки, Кара кинула их на кресло и предоставила Сэнду самому разбираться со сложной системой крючков и застежек на его подарке.

— В таком случае, я исключу из своего репертуара слова «жалкий неудачник» и «лабораторная крыса». Даже не знаю, почему. Добрая я сегодня.

Целуя Кару, Сэнд остановился, что-то вспомнив.

— Я забыл про ароматические свечи и…

Та, закрыв глаза и заткнув ему рот поцелуем, нащупала на ближайшей полочке вазочку с засушенными лепестками роз. Вытряхнув ее содержимое им на головы, она на секунду оторвалась от губ Сэнда, чтобы пробормотать:

— Такой антураж тебя устроит?…

Глава 8

Таинственный лес и встреча Касавира с прошлым

На пятые сутки отряду Касавира пришлось спать под открытым небом: до ближайшего населенного пункта, судя по карте, было не меньше восьми часов пути, а лошади уже устали, и сами они еле держались в седлах. Стоявший на отшибе трактир, о котором им поведали встреченные накануне путники, был единственным человеческим обиталищем в этих не слишком плодородных и малообжитых местах. Лишь бригады лесорубов наведывались в знаменитый тисовый лес. За счет них этот трактир и существовал. Но он оказался выгоревшими руинами, причем, пожар, судя по всему, случился недавно. Друзья не стали забивать себе голову вопросами о том, что тут произошло.

Касавир предложил расположиться на ночлег в лесу, так как налицо были признаки надвигающегося дождя, а лучшего укрытия, чем кроны вечнозеленых тисовых деревьев, поблизости не было. Это предложение поначалу вызвало бурю протестов. Спать в тени тисового дерева считается скверной приметой: эта тень якобы ядовита, может отнять у спящего силы и даже убить. Но паладин в приметы не верил, а не замедливший начаться ливень поколебал и веру остальных. Кроме того, ночевать в таком лесу было бы практически безопасно. Редкое дерево или куст может выжить рядом с тисом, чьи мощные разросшиеся корни в течение тысячелетий высасывают почву. А ядовитыми ягодами и зеленью самого тиса могут питаться лишь птицы и очень немногие животные. Следовательно, шанс встретиться с серьезным хищником в таком лесу минимален.

Признанные

хозяева этих мест — тысячелетние гиганты с уже давно пустыми стволами, причудливо опутанными опустившимися до земли и давшими корни нижними ветвями — встретили их торжественной тишиной, нарушаемой лишь стуком дождя по жестким глянцевым кронам, начинавшимся невысоко от земли. Но все его попытки проникнуть под сплетенный над лесом толстый зеленый панцирь были безуспешны. Лишь редкие капли добирались до нижних веток. Шарики света на ладонях Касавира и Гробнара показались тусклыми искорками среди давящей, непроглядной тьмы.

— Как в могиле, — пробурчал Келгар. — Говорят, раньше из тиса делали саркофаги и целые склепы, и там никогда не заводился грибок, гниль и всякая пакость вроде нежити.

В самом деле, они словно оказались внутри просторного темного склепа, чьи низкие своды поддерживались непропорционально объемными узорчатыми резными колоннами. Даже на Касавира увиденное произвело гнетущее впечатление.

— Ночью все выглядит иначе, — наконец сказал он. — Все, что нам нужно — это убежище до утра.

Он разжег костер и посоветовал спутникам напихать в спальники веток хвои, сухой травы, и всего, что они смогут найти:

— Это зачем? — Поинтересовался Келгар.

— И теплее будет, и не промокнешь, даже если спальник отсыреет.

— О, сразу видно, что ты опытный путешественник, — с одобрением сказал Гробнар.

— Мне приходилось бывать в разных местах, — пояснил Касавир. — Пора ложиться. Кто будет первым караулить?

— Есть ли смысл выставлять караул, если нам тут ничего не грозит? — Усомнился гном.

— Выставлять караул всегда есть смысл, — отрезал Касавир, — так что, пока я не скомандовал отбой, решайте.

— В таком случае, я, — сказал Гробнар. — Я так рано не ложусь.

— Хорошо. Разбудишь меня, как начнешь клевать носом.

Но Гробнар его не разбудил. Паладин проснулся сам со свинцовой головой и сухостью во рту. Вставать не хотелось. Тело было словно закутано в твердую оболочку и придавлено к земле каменной плитой. Касавир вспомнил сравнение дворфа со склепом и сделал глубокий вдох. Воздух был тяжелым, но не затхлым. Наоборот, чересчур ароматным, тягучим. У него закружилась голова, и он снова готов был впасть в тяжелое, наполненное отрывочными образами и ощущениями забытье. Но интуитивное ожидание опасности заставило его напрячь всю волю и не поддаться настойчивым требованиям тела оставить его в покое. Рывками расстегнув спальник, казавшийся тесным и тяжелым, он быстро сел, почувствовав, как давящая боль перекатывается в его голове, концентрируясь над переносицей. Он прикрыл глаза, слегка надавив над ними пальцами, и попытался сосредоточиться. Получилось не очень хорошо, но чуть-чуть полегчало. Костер не горел, и было довольно холодно, но спина, волосы и лоб стали влажными от пота. «Гробнар, хорош караульщик», — зло подумал Касавир и зажег свет. То, что он увидел, заставило его вскочить и стряхнуть с себя остатки оцепенения. Лошади лежали вокруг дерева. Ни спутников, ни их спальников и вещей, не было. Его оружие тоже пропало.

Он отошел назад и прислонился к стволу. Огляделся. Ни звука. Дождь прошел. Лишь отдельные капли, заплутавшие в хитроумно сплетенных ветвях тисов, продолжали скатываться с жестких широких игл, с глухим стуком падая на глинистую почву, покрытую ровным тонким слоем чахлой сухой травы, веток, прошлогодней хвои и побуревших сморщенных ягод. Ни одного живого существа вокруг.

— Есть здесь кто-нибудь?!

Его хриплый спросонья голос прозвучал неожиданно громко и эхом раскатился по лесу. В листве послышался стрекот и шорох, и паладина окатило холодным душем. Он отскочил от ствола и развернулся, осветив нижние ветки. Ничего. Скорее всего, белка или какая-нибудь птица. На соседних деревьях послышался шум крыльев и разнообразные птичьи голоса. Зеленое хвойное покрывало возмущенно зашевелилось, стряхивая с себя холодные капли. Касавир прошел чуть вперед, держа перед собой огонь. За пределами небольшого, освещаемого им пятачка были лишь темнота и ряды молчаливых атлантов, поддерживающих на своих плечах этот наполненный жизнью мирок, который он потревожил.