Дни, месяцы, годы
Шрифт:
Пес растерянно вскинул морду на хозяина.
Да говори как есть, Слепыш, мы тут одни. Ночь тайны не выдаст.
Пес растерянно молчал.
Ну и ладно, не хочешь – не говори. Сянь-е вздохнул, угрюмо закурил и сказал, глядя в небо: хорошо молодым, у них и сил полно, и женщина ждет в постели. Если женщина смышленая, встретит тебя с поля, воды поднесет, в жару веер подаст, а в холода согреет постель. Если ночью не давала тебе уснуть, поутру скажет: ты совсем умаялся, поспи подольше, не ходи в поле. Вот это жизнь так жизнь. Старик крепко затянулся, выдохнул облако дыма длиною в десяток ли, потрепал пса по хребту и прибавил: такой жизни и в раю бы позавидовали.
Слепыш, спросил старик. А ты успел так пожить?
Пес молчал.
Слепыш, как по-твоему, спросил старик, для чего мужчине жить на свете, как не для этого? Он больше не ждал, что пес заговорит, а отвечал сам себе: да, для того и живем. Но в старости, продолжал Сянь-е, в старости все не так, старики живут на свете ради деревца, ради травинки,
В сумерках самодельная ограда напоминала палисадник перед богатым домом. Одинокий стебелек торчал посреди палисада, точно флагшток, и жизнь вел самую приятную: его вдоволь кормили и поили, в полдень укрывали соломенной циновкой, чтобы уберечь от солнца, и стебелек весело шелестел, а рос как на дрожжах – за без малого неделю вымахал выше своей ограды.
Беда была в том, что солнце палило с неба целыми гроздьями, и вода в колодце кончалась. Сянь-е каждый день наведывался к деревенскому колодцу, но чтобы набрать полведра мутной воды с песком, ему приходилось по десять раз спускать ведро в сруб. Вместо воды оттуда поднимался страх, пробирая старика холодом до самых костей. И наконец настал день, когда Сянь-е спустил в колодец ведро, до отказа выкрутив ворот, но оно вернулось пустым, вода едва прикрывала донышко. Старик долго прождал у колодца, чтобы нацедить в ведро хоть чашку воды.
Колодец стал сухим, словно дерево без листьев.
Но Сянь-е придумал, как добывать воду: вечером он спускал в колодец тюфяк, а наутро поднимал его на веревке и отжимал с тюфяка полведра воды. Потом снова спускал тюфяк в колодец и возвращался с водой на поле. Кукурузу старик поливал той же водой, которой споласкивал котелок, умывался и изредка стирал одежду, и пока что ему хватало. Когда Сянь-е вытаскивал тюфяк из колодца и отжимал воду в ведро, по иссушенному солнцем воздуху растекался прохладный пар. Сянь-е бился с солнцем за каждый глоток смоченного водой воздуха, жадно вдыхал его и бранился: я за семьдесят два года столько всего перевидал! Думаешь испугать меня пересохшим колодцем? Пока под землей есть вода, я уж придумаю, как ее достать. Давай, теперь высуши подземные воды мне назло!
Старик из любой битвы выходил победителем.
Однажды Сянь-е с утра до вечера мотыжил землю на поле своего племянника, но накопал всего полчашки кукурузных зерен. На следующий день он пошел на другое поле, но там зерен даже на полчашки не набралось. Теперь старик и пес ели всего два раза в день, и вместо наваристой каши из кукурузного толокна в их чашках плескалась жиденькая похлебка. Сянь-е знал, что так они долго не протянут, но не мог понять, в чем же дело. Все семьи в деревне добросовестно засеяли свои поля, ни одно зернышко не проросло, стало быть, вся кукуруза должна лежать в земле. Заметив, как ходят под шкурой ребра Слепыша, старик невольно вздрогнул. Помял свое лицо – кожу на нем можно было оттянуть на полчи, словно вместо кожи череп завернули в тряпичный узел. Руки и ноги у старика ослабли. Вытаскивая из колодца набухший тюфяк, он поминутно останавливался, чтобы передохнуть. Плохо дело, думал Сянь-е, так недолго и с голода помереть.
Говорит: Слепыш, придется нам залезть в чужой дом, поискать припасы.
Говорит: мы возьмем в долг, вот кончится засуха, и со следующего урожая я все верну.
Старик закинул на плечо холщовый мешок и, пошатываясь, побрел к деревне. Пес беззвучно шагал следом. Сянь-е ступал, поджимая большие пальцы, стараясь касаться земли только кончиками пальцев и пяткой, чтобы не обжечь подошвы. Пес через каждые пару шагов останавливался облизать то одну, то другую лапу, и путь от горы до деревни растянулся едва ли не на целый год, хотя поле старика лежало всего в восьми с половиной ли от околицы. Добредя до хлева на краю деревни, Сянь-е спрятался в тени у стены, сбросил башмаки и принялся растирать босые ноги.
Пес полежал немного в тени, свесив язык, потом подошел
Стало быть, здесь и одолжимся, решил Сянь-е. Он достал из мешка топор и сбил замок на воротах. Прошел прямиком к дому, разделался с замком на входной двери, шагнул в главную комнату и первым делом увидел стол под толстым слоем пыли и затканные паутиной углы. И в этой самой пыли, под пологом из паутины стоял алтарь с табличками предков, а на нем – портрет полнотелого старика. Старик был одет в халат и куртку магуа [6] , глаза сверкали, как наточенные ножи, и со свистом пронзали незваного гостя даже сквозь толстый слой пыли.
6
Магуа – куртка традиционного покроя, надевалась поверх халата чанпао.
Сянь-е так и замер на месте.
Они забрались в дом покойного деревенского старосты. Умер староста всего три года назад, и глаза его смотрели с портрета как живые, прожигая Сянь-е до самых костей. Слепыш, ты и впрямь слепой, подумал старик, как же ты мог задрать лапу на ворота покойного старосты? Сянь-е прислонил топор к двери, упал на колени и отбил старосте три земных поклона, потом трижды поклонился в пояс и сказал: почтенный староста, хребет Балоу и все окрестные земли поразила страшная засуха, какие случаются раз в тысячу лет. Народ ушел из деревни, на всем хребте, в целом мире остались только мы со Слепышом. Мы остались стеречь деревню. Мы уже третий день толком не ели, вот и заглянули в твой дом, чтобы одолжиться зерном. А в следующем году я все верну до последнего ляна [7] . Говорит: почтенный староста, ты обо мне не заботься, я и сам знаю, где в суровые годы прячут зерно. Сказав так, Сянь-е поднялся на ноги, отряхнул пыль с колен, подхватил мешок и шагнул в восточную комнату – само собой, чаны, горшки и кувшины стояли пустые, в них можно было и не заглядывать. Но Сянь-е с самого начала знал, что никто не оставит зерно в горшках и чанах, ведь там его проще всего найти. Надо искать под кроватью. В лившемся из окна свете он внимательно осмотрел земляной пол под кроватью. Уходя из деревни, никто не будет оставлять зерно в горшках – воры мигом найдут. Я бы тоже зарыл зерно под кроватью. Но под кроватью у старосты отыскался только селадоновый ночной горшок, поросший белым налетом, а пол был гладкий и ровный, его явно давно не трогали. Сянь-е снова взялся ворочать чаны с горшками, поискал и под столом, и в шкафу, и за шкафом, прошелся по всем трем комнатам, стуча ящиками и гремя сундуками, потратил уйму времени, с ног до головы измазался в пыли и паутине, но не нашел ни крупинки.
7
Лян – мера веса, около 40 г.
Сянь-е вернулся в главную комнату, отряхнул пыль с ладоней и сказал: староста, а староста. Ты пока был живой, я тебя ни разу не обидел, ни делом, ни словом. И всю жизнь величал тебя старшим братцем, хотя сам родился на две недели раньше. Если дома у тебя не осталось зерна, так бы и сказал! По твоей милости я впустую провозился тут целый день, думаешь, у меня силы лишние? Думаешь, во всей деревне я зерна не найду?
Староста, конечно же, промолчал.
Не услышав ответа, Сянь-е сердито покосился на старосту и сказал: фу-ты ну-ты, а я ему три земных поклона отбил. Потом шлепнул по морде задремавшего у двери пса и скомандовал: идем! Ни за что не поверю, что в целой деревне для нас зерна не найдется.
Сянь-е затворил ворота старостиного дома, продел дужку замка в петлю и снова отправился на поиски, обошел семь дворов, сбил дюжину замков, обыскал все чаны, горшки и кувшины, смотрел и в шкафах, и за шкафами, и под кроватями, и под столами, в каждый угол заглянул, но не нашел ни зернышка. Из седьмого по счету дома старик вынес фуражные весы и кнут (в том доме жил деревенский возница, и Сянь-е случалось подменять его на облучке), растерянно встал посреди деревенской улицы и бросил кнут с весами на землю: на кой черт мне весы? Кабы нашлось зерно, я б его взвесил, чтобы на будущий год вернуть сколько взял, но где оно, это зерно? Говорит: и на кой мне кнут? Кнут защищает не хуже ружья (как-то раз Сянь-е с одного удара пришиб кнутом волка), но на всем хребте не осталось ни одного зверя, даже зайцы убежали. На кой мне кнут? Ворота по всей деревне рассохлись от жары, между досками появились широкие щели. Сянь-е прищурившись глянул на небо – солнце стояло над самой макушкой, снова пришла пора обедать, но зерном в деревне даже не пахло, и сердце старика затапливало беспросветной тревогой. Сянь-е оставил пса на улице: ты сиди здесь, все равно ничего не видишь, откуда тебе знать, где спрятано зерно. А сам свернул в следующий переулок. Теперь он не ломал все замки подряд, а выбирал только богатые дома, но вот уже третий дом остался позади, а мешок в его руках был по-прежнему пуст. Когда Сянь-е вышел из переулка, его лицо в солнечных лучах отливало мертвенной белизной, старческие пятна сияли ярким пурпуром, а по изрезавшим лицо морщинам растекалась густая и горячая безысходность. Из последнего дома старик вынес горшок с полпригоршней соли. Взял из горшка одну крупинку, рассосал ее во рту, подошел к слепому псу и положил вторую крупинку ему на язык.