Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

Во время этой речи Диденко перебросил Немирову записку: «А что, Григорий Петрович, справится ли Л. с новыми задачами? Боюсь, не хватит у него пороха!» Немиров сделал удивленное лицо и покачал головой: напрасно, мол, — в Любимове я не сомневаюсь! Записка глубоко уязвила его. Диденко все еще помнит Горело­ва... а Любимов, как назло, хитрит и страхуется. Тут нужно людей поднять, а он публично прячется за список претензий. И какую-то затяжную историю с изобретате­лем допустил, и два «туза» помыкают им как хотят...

— Что за вздор! — сердито прервал он Бабинкова. — Торжуев диктует вам свою волю? Да это же смешно, товарищи!

Безрукость какая-то!

— Положение обострилось только теперь, — оправ­дывался Любимов. — Раньше они справлялись. И потом, вы знаете, на уникальных каруселях... не всякому до­веришь.

— А вы не всякому, а хорошему. Будто уж на ваших «тузах» свет клином сошелся!

И тоном приказа:

— Завтра с утра позвоните ко мне. Придется снять с других цехов двух-трех карусельщиков. Турбинный нам сейчас всего важнее.

Под общее одобрение он добавил:

— Другие претензии цеха постараюсь выполнить. Но тут товарищи правильно говорили: в цехе есть большие резервы, и ваша основная задача — использовать их полностью.

Он начал перечислять все, что следовало сделать, о чем следовало задуматься коммунистам цеха. Несколько раз ему хотелось попутно отругать Любимова, но он сдерживался: нет, не доставит он Диденко такого удо­вольствия, вот еще! С глазу на глаз Любимов получит сполна, а здесь подрывать его авторитет не стоит... Зато пусть послушает, как следует ставить вопросы, пусть поучится, раз своего ума не хватило!

— Теперь ясно! — воскликнула Катя Смолкина, вы­слушав директора. — С этого бы начать, больше толку было бы!

Заготовленный заранее проект решения оказался слишком расплывчатым, Воробьев встал и решительным взмахом руки как бы отбросил его.

— Это не годится, — твердо сказал он. — Я предла­гаю другое: срочно разработать план всех мероприятий, которые обеспечат досрочное изготовление турбин. Раз­работать совместно со стахановцами и рационализато­рами. Обсудить, начиная с бригады, с участка, с парт­группы. Этот план и будет нашей программой действий.

— Хо-ро-шее предложение! — громко отметила Аня Карцева, и снова все посмотрели на нее, но теперь уже без удивления, а с дружеской симпатией, как на свою.

Диденко соскочил с подоконника и остановился у стола, положив руку на плечо Воробьева.

— Предложение действительно очень хорошее, если его провести со всей энергией и страстью большеви­ков, — сказал он. — Тут не писанина нужна, а творческое участие всех людей цеха. Подчеркиваю — творче­ское. И еще подчеркиваю — всех! Вот когда техниче­ские вопросы, организационные неполадки, скрытые ре­зервы выйдут наружу и найдут быстрое, оперативное, боевое решение. Молодец, Воробьев!

Воробьев улыбнулся и по-воински ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Немиров с Любимовым прямо с заседания пошли по цеху. Работала неполная вторая смена. Шел десятый час, и в цехе царил дух неторопливости и благодушия, какой бывает в плохо налаженных ночных сменах, когда и начальства мало, и не все станки работают, и задания даны недостаточно продуманные и рассчитанные.

— Вот еще иллюстрация, — сквозь зубы сказал Не­миров.

Любимов вытирал платком влажное от пота, сразу обрюзгшее лицо. Он мог бы сказать в свою защиту, что не раз требовал укомплектования второй смены рабочи­ми и мастерами, но спорить и доказывать у него уже не было сил.

— А вы приуныли, — заметил Немиров, теряя охоту

ругать начальника цеха. — Разве можно руководителю так раскисать от критики!

— Я думаю не о критике, а о новой задаче, — раз­драженно сказал Любимов.

— Так вы же сегодня всю задачу на мои плечи пе­реложили: сделай да подай готовеньким, — съязвил Не­миров и в упор недобрым взглядом поглядел на Люби­мова. — Вы вот что, Георгий Семенович: спутали парт­бюро цеха с докладом у директора — плохо! Продумали все претензии цеха — хорошо! Но теперь хватит! Я ди­ректор завода, я и позабочусь. А вы думайте да орга­низуйте, чтоб цех сработал. Тут дело ваше, и за вас никто не провернет. Вот так! Да поторапливайтесь, по­тому что время не ждет.

Диденко вышел из цеха вместе с главным конструк­тором. После долгого, утомившего обоих заседания бы­ла особенно приятна свежесть ночного воздуха.

— Подмораживает, — сказал Котельников. — Смот­ри-ка, лужи затянуло.

— Жаль, коньки домой снес, а то бы заглянуть на стадион…

— Катался нынче зимой?

— А как же? На моей работе да перестать спортом заниматься — через год обрюзгнешь, вот как Любимов, будь он неладен!

Котельников усмехнулся, покачал головой:

— Знаешь, Николай Гаврилович, есть люди, с кото­рыми весело работать, а есть — с которыми скучно. Помнишь Горелова? Ведь какой угрюмый на вид мужик... а работать с ним было весело, искорка в нем настоящая и до людей у него жадность — ко всякому присмотрится, от всякого возьмет все, что тот может дать. А Любимов и приветлив, и культурен, и человек знающий, а работать с ним, ох, как скучно!

Диденко ответил не сразу. Напоминание о Горелове было ему неприятно, потому что в крупном споре из-за снятия Горелова Диденко пришлось отступить, сдаться. Был он тогда молодым парторгом, только что выдвину­тым из цеховых секретарей. Новый директор восхищал его и немного подавлял. Напористый, скорый на смелые решения и крутые меры воздействия, Немиров тогда беспощадно снимал, понижал в должности, подхлесты­вал выговорами работников, которые плохо справля­лись с делом или не умели примениться к новым зада­чам производства. Снял он и Горелова — в один день, не посчитавшись с возражениями парткома. Диденко ринулся в бой, поддержанный многими коммуниста­ми, а затем и райкомом. Немиров уперся, настоял на своем, да еще обвинил своего парторга в том, что тот не сумел занять объективную позицию в вопросе о на­чальнике цеха, с которым долго проработал «душа в душу»... Диденко сделали замечание: «Что же вы, Ни­колай Гаврилович, лезете в драку с директором, вместо того чтобы помочь ему навести порядок»...

— Горелов тогда допустил много ошибок, — неохот­но сказал он теперь, стараясь быть вполне объектив­ным. — При Любимове дела пошли лучше, разве не так?

— Так, — согласился Котельников. — Но сейчас, Ни­колай Гаврилович, начинается новая полоса... и что-то нет у меня уверенности в нем... Ну, до дому?

— Да, пора.

Они расстались на трамвайной остановке. Диденко уехал первым, стал на задней площадке и смотрел, как убегали из-под вагона, будто живые, рельсы, как изда­лека наплывали цветные огоньки следующего трамвая, как бежал рядом, то отставая, то нагоняя, голубой трол­лейбус... Да, начинается новая полоса, может быть самая трудная из всех, какие были. Кто выдержит, а кто сойдет с круга, не дотянув?