ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД

Гайдар Егор Тимурович

Мне идея показалась разумной, она позволяла разрубить гордиев узел правовой неопределенности, начать отстраивать государственность стран, которые де-факто обрели независимость. Никто из присутствующих не возразил. Начали вместе работать над проектом документа, где излагалась сформулированная идея. Было очень поздно, около 12 ночи, технический персонал решили не беспокоить, я стал сам набрасывать на бумаге текст. В 4 утра закончили работу. Андрей Козырев взял бумаги, понес к машинисткам. Утром паника в технических службах. Выяснилось – Козырев не решился в 4 утра будить машинистку, засунул проект декларации под дверь, по ошибке не под ту. Но когда рано утром хватились – времени для расшифровки уже не оставалось, разобраться в моем, надо сказать, на редкость

отвратительном почерке мало кому удается. Пришлось идти самому диктовать текст. Так что если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду – оно от начала до конца написано моей рукой.

Несмотря на все комичные недоразумения, общая атмосфера этого дня – чувство глубокой тревоги. По-моему, все участники переговоров прекрасно понимали и неизбежность предлагаемого решения, и огромную ответственность, которую берут на себя те, кому его придется принимать. Больше всех, как мне кажется, переживал, волновался С.Шушкевич. В его словах звучал лейтмотив: мы маленькая страна, примем любое согласованное решение России и Украины. Но вы-то, большие, все продумали?

Когда я принес напечатанный наконец документ, Б.Ельцин, Л.Кравчук и С.Шушкевич в ожидании бумаги уже собрались, начали предварительный разговор. Ознакомившись с ней, довольно быстро пришли к согласованному выводу – да, это и есть выход из тупика. Согласившись в принципе, стали обсуждать, что делать дальше. Борис Ельцин связался с Нурсултаном Назарбаевым, президентом Казахстана, попросил его срочно прилететь. Было важно опереться на поддержку и этого авторитетного лидера. Нурсултан Абишевич обещал, но потом его самолет сел в Москве, и он, сославшись на технические причины, сказал, что прилететь не сможет. Напряжение нарастало. Ведь речь шла о ликвидации де-юре распавшейся де-факто ядерной сверхдержавы. Подписав документ, Б.Ельцин в присутствии Л.Кравчука и С.Шушкевича позвонил Е.Шапошникову, сказал о принятом решении, сообщил, что президенты договорились о его назначении главнокомандующим объединенных вооруженных сил Содружества. Е.Шапошников назначение принял. Потом последовал звонок Джорджу Бушу, тот выслушал, принял информацию к сведению. Наконец звонок М.Горбачеву и тяжелый разговор с ним.

Возвращаясь самолетом в Москву в этот декабрьский вечер 1991 года, я все время думал: а мог ли 1ор-бачев в ответ на подписанное соглашение попытаться применить силу и таким образом сохранить Советский Союз? Разумеется, окончательный ответ так и останется неизвестным. И все-таки, мне кажется, в то время такая попытка была бы абсолютно безнадежной. Авторитет Горбачева, как, впрочем, и авторитет всех союзных органов управления, стал абсолютно призрачным, а армию, которую столь часто подставляли, вряд ли можно было сдвинуть с места, Развилку, на которой, подписав союзный договор, в той или иной форме удалось бы сохранить Советский Союз, прошли в августе 1991 года. Теперь, в декабре, свершившийся факт был лишь юридически оформлен.

Пока главы государств обсуждали, как быть с Союзом, мы с белорусскими и украинскими коллегами занялись прозаическим делом: попыткой согласовать действия трех государств в области экономики. Разговор был трудный. В конце концов выработали компромисс:

– Россия переносит начало либерализации цен с середины декабря 1991 года на начало января 1992-го с тем, чтобы другие республики смогли лучше подготовиться к этому;

– Россия обязуется в течение 1992 года лишь постепенно повышать цены на энергоносители до уровня мировых, давая возможность государствам Содружества адаптироваться к новым условиям;

– Белоруссия и Украина берут на себя обязательство, до тех пор пока они используют союзный рубль, проводить согласованную с Россией денежную и бюджетную политику, ограничив дефицит бюджета шестью процентами валового внутреннего

продукта;

– Белоруссия и Украина, учитывая согласие России отсрочить либерализацию цен, помогут в декабре в снабжении Москвы и Санкт-Петербурга продуктами.

С самого начала реализация этого

соглашения нашими оппонентами вызывала у меня большие сомнения. Но нам все равно не было смысла поднимать цены на энергоносители в межреспубликанской торговле и получать взамен наштампованные ими рубли.

Мои опасения подтвердились буквально через несколько дней. В украинском парламенте скандал: с какой стати мы будем давать России мясо, когда самим не хватает? Законы бартерной экономики работали не на интеграцию, а на изоляционизм.

ГЛАВА VII

Суровая зима девяносто первого

Декабрьская Москва • Либерализация цен •

Истерика прессы • Указ о свободе торговли •

Дикий рынок у "Детского мира" • Перемены на селе

Александр Руцкой • Новые денежные купюры •

Помощь Запада • Руслан Хасбулатов •

Судьба правительства предрешена

ПОСЛЕ Беловежской Пущи либерализацию цен было решено начать 2 января 1992 года. Эта Уступка Украине и Белоруссии не оказала бы столь негативного воздействия, если бы предыдущий срок не объявлялся заранее. Отсрочка, повышая инфляционные ожидания, еще больше тормозила товарооборот. Кто же из производителей или торговцев станет реализовывать продукцию, если известно, что цены вот-вот рванут вверх?

В правительстве шла работа по уточнению списка товаров, цены на которые временно останутся под государственным контролем. Сломать твердо укоренившееся в управленческих структурах и в общественном сознании представление о переходе к

рынку прежде всего как о длинном списке товаров с регулируемыми ценами оказалось непросто. Безусловно, в этот список следовало включить товары и услуги наших естественных монополистов электроэнергия, связь, железнодорожный транспорт, природный газ,… Но бессмысленно было делать его обширным. Это неизбежно воспроизвело бы дефицит,и тогда дотации снова легли бы тяжелейшим бременем на бюджет, подстегивая инфляцию и создавая такие ценовые диспропорции, при которых ожидать появления дотируемых товаров в свободной продаже было нереально.

В ходе мучительных межведомственных совещаний и согласований мне все время приходилось список урезать, а он, как феникс из пепла, возрождался и даже удлинял свой пышный хвост. Особенно острая борьба велась вокруг двух крупных групп товаров – черных и цветных металлов и мясо-молочных продуктов. Сохранение контроля над ними вывело бы из сферы свободного ценообразования большую часть оборота как потребительских товаров, так и производственных ресурсов.

Эту атаку удалось отбить. Но в целом список, окончательно утвержденный на совещании у президента, все-таки оказался явно избыточным. Наиболее серьезные негативные последствия повлекло за собой сохранение государственного регулирования цен не на потребительские товары (к весне оно стало быстро и сравнительно безболезненно свертываться), а в топливно-энергетическом секторе, в первую очередь – на нефть и нефтепродукты. Если я все же согласился отложить на несколько месяцев решение этого вопроса, то главным образом потому, что надвигалась зима и существовала опасность: пока энергетики и потребители будут спорить о ценах, можно заморозить несколько крупных городов.

Декабрьская Москва 1991 года – одно из самых тяжелых моих воспоминаний. Мрачные, даже без привычных склок и скандалов, очереди. Девственно пустые магазины. Женщины, мечущиеся в поисках хоть каких-нибудь продуктов. На безлюдном Тишинском рынке долларовые цены. Среднемесячная зарплата – 7 долларов в месяц. Всеобщее ожидание катастрофы.

Когда, даже сегодня еще, меня продолжают обвинять в безнравственной и безжалостной политике, больно ударившей по карману трудящихся, в жестких мерах, приведших к обесцениванию и без того "пустых" вкладов в сберкассах, на память мне всякий раз приходит эта страшная картина зимней Москвы. И я убежден, что делом самой высокой нравственности в тот момент было спасение людей от голода и холода.