ДНК неземной любви
Шрифт:
А потом она увидела ее и себя.
Качели... Старые дачные качели между такой же вот липой и березой. И они вдвоем. Какой это год? Сколько им обеим лет? Пять? Семь? Еще та старая дача в Малаховке, лай собак за забором, дымок шашлыков, почти антикварный дедушкин самовар, выставленный на крыльцо... Они обожали наблюдать, как в черную самоварную трубу набивают щепки и шишки, как в сказке... дедушкин самовар...
Качели скрипят.
Она, Лара, всегда раскачивала ее, Марину, стоя
Старая дача... А потом школа... А после город на Неве, полный света и солнца, где они, все они познакомились и подружились и полюбили друг друга, еще будучи детьми...
Звонок велосипедный...
Эй, посторонитесь!
Лара идет рядом, ведет свой велосипед за руль...
Знаешь, подружка...
Я не знаю, я ничего не знаю, что ты хочешь мне сказать?
Что ты хочешь сказать мне перед тем, как я пойду туда, к ним, и стану отвечать на их вопросы...
Марина Тумак подняла голову – солнечный свет. Тень выплыла откуда-то сбоку и закрыла его. Так бывает, когда к вам, когда вы сидите на скамейке на бульваре и смотрите на воробьев, кто-то подошел...
Кто-то подошел, кого вы узнали – не по облику, не по голосу – по дуновению воздуха, по вздоху.
Она подошла и встала рядом, сбоку. Ее можно было бы увидеть всю, целиком, если повернуть голову. Но Марина смотрела прямо перед собой – аллея бульвара, солнечный свет.
Волосы, которые она так часто заплетала в косу или собирала в хвост на затылке, в беспорядке распущены по плечам.
И ни капли крови...
Ни одной раны...
Ведь там, в морге, тела тщательно гримируют, готовят к похоронам, убирая все неприглядное, ужасное...
Чтобы все было пристойно и, если хотите, красиво.
Черный гроб, белое кружево, белые лилии...
А потом – холмик, и позже – мраморная плита и вычурный крест – памятник работы известного столичного скульптора.
Чтобы и здесь тоже все выглядело пристойным и, если хотите, красивым...
Марина Тумак побелевшими пальцами вцепилась в скамейку. Она задыхалась. Вот сейчас... сейчас...
Вот сейчас это произойдет – их встреча здесь, на бульваре, и все будет закончено, и никакой врач уже не поможет, даже она сама не поможет себе – со своим дипломом, со всеми своими знаниями...
Они вместе жили на старой даче.
И учились в одном классе.
Сидели за одной партой десять лет, а потом поступили в один и тот же институт – медицинский.
Если ты будешь врачом, то и я буду врачом.
Если тебе будет плохо, то и мне будет плохо.
Если ты умрешь, то и я умру вместе с тобой.
Так они поклялись друг другу в тринадцать лет.
Детская клятва...
Ты хочешь, чтобы я ее исполнила – здесь, на бульваре?
Или тебе важно другое, чтобы я, твоя лучшая подруга, пережившая твою смерть, рассказала им...
А какой правде они
У каждого ведь своя правда в этом деле.
Или же правда все-таки одна?
Воробьи вспорхнули с дорожки, словно их кто-то спугнул.
Девушка в джинсах – по виду явно студентка, спешившая по аллее, замедлила шаг и подошла к скамейке, на которой сидела женщина с темными волосами, в льняном брючном костюме с белым как полотно лицом.
– Что с вами? Вам нехорошо?
– Нет, все в порядке.
– Мне показалось, что у вас с сердцем плохо стало... Может, позвонить, вызвать «Скорую»? Я с вами посижу до их приезда.
– Нет, все нормально, спасибо, девушка... со мной все хорошо. Я пойду. Меня ждут.
Марина Тумак поднялась со скамьи. Тень... Тень моя, где ты? Или то была вот эта сердобольная девчушка... рыжеволосая и курносая, совсем непохожая на тебя, моя тень, моя подруга, любовь моя детская...
Я не могла ошибиться.
– Спасибо, я пойду, меня ждут.
ГЛАВА 31
«ТРАГИКОМИЧЕСКАЯ АРТЕЛЬ»
Он позвонил, когда Кристина Величко – директор отдела моды глянцевого журнала – его звонка совсем не ждала.
Ночь в квартире на Осеннем бульваре...
Старый знакомый, любовник на час, солидный, солидный мужик...
Итальянский ресторан – пустой и тихий, с вкрадчивыми, словно виноватыми в чем-то официантами на углу Колымажного и Гоголевского, красное вино...
И наутро, когда осталось лишь мимолетное воспоминание о нормальном удовлетворении чисто физиологической потребности с тем, с кем это делать не противно, а приятно, наутро, когда градус занятости на работе в офисе редакции зашкаливал, внезапный звонок и...
– С кем ты вчера была? Я видел тебя в ресторане. Он тебе кто?
Кристина... у нее задрожали руки, она едва не уронила «айфон»... надо же, как бывает – случайная встреча за столиком кафе, случайный разговор с незнакомцем, случайная, почти вынужденная откровенность и... Сердце в груди трепещет как лист, и сама вся как тряпка – войди он сейчас в кабинет, делай что хочешь, все что угодно, лишь бы...
Да какое он имеет право спрашивать ее таким вот тоном?
– Савва, это вы?
Он ее на «ты», она его на «вы»... И голос, ее собственный голос, от которого порой стены офиса дрожали, когда она – леди-босс – распекала ленивых стилистов или же запоровшего снимки фотографа Хиляя – голос не узнать.
– Это вы?
– Это я.
Его фамилия точно была Кадош, и она уже успела почерпнуть информацию о нем в Интернете и так – по сплетням, по слухам – о нем знали в Москве, в кругах, в которых она привыкла общаться, любопытные сведения сообщили и приятельницы – завсегдатаи бара в Столешниках, расписанного под хохлому.