Дно разума
Шрифт:
– С кем поведешься. Ладно, пополам. Я на свои шпилевые, ты на свои пролетарские.
– Мне сегодня в ночную смену, – соврал Скок.
– До ночи еще далеко. Пивка попьем…
Они медленно шли по улице, постепенно спускаясь вниз. Фофан вцепился в Скока и никак не хотел его отпускать. Он все канючил и канючил, призывая выпить за блатную жизнь, за веселые денечки.
– Слушай, отвали! – наконец не выдержал Скок. – Надоел со своим кабаком!
«А лучше бы ты сдох, зараза!» – в сердцах подумал он.
И тут случилось донельзя странное происшествие.
Они приблизились к перекрестку. Перпендикулярно
Скок остолбенело взирал на происходящее. Толпа, напиравшая сзади, притиснула его почти к самому трамваю, но во что превратился Фофан, он не видел. Лишь неестественно вывернутая нога в роскошном башмаке торчала из-под вагона. Белая, как мел, вагоновожатая беззвучно открывала и закрывала рот.
«Как же такое может быть? Как же может?..» – мысленно повторял Скок. Только что человек шел рядом с ним, нес разную чепуху, и вдруг его не стало. Как же такое может быть?
7
А теперь настало время вновь вернуться к профессору Севастьянову. В высшей степени странная и запутанная история, случившаяся на улице Красных Галстуков, не давала ему покоя. Не имелось ни малейшей ниточки, за которую можно было потянуть, чтобы замаячил хотя бы маленький лучик надежды на возможность разобраться. Но не таким человеком был Сергей Александрович. Как уже отмечалось, его исследовательское рвение доходило до фанатизма. Никто не заставлял Севастьянова заниматься всяческими таинственными случаями. Однако он видел в их расследовании, а главное, в разоблачении свой долг. Долг перед обществом, перед государством и перед собой, не зря несущим высокое звание советского ученого. Так несколько высокопарно рассуждал профессор Севастьянов, объясняя самому себе, чего ради он копается во всяческом дерьме.
Чем больше размышлял Сергей Александрович над событиями в доме № 2 по улице Красных Галстуков, тем сильнее у него возникало убеждение, что все случившееся там – чистейшей воды мистификация. Только кем она устроена, а главное, для чего? Вот на эти вопросы ответа пока не находилось.
А происходили ли события на самом деле? Да, происходили! Севастьянов обнаружил неопровержимые доказательства: борозды на полу квартиры от двигавшейся мебели, ложку, закатившуюся под батарею, раздавленную картофелину, сохранившиеся после поспешной уборки следы общего разгрома. Имитировать подобное, скорее всего, невозможно. Да и многочисленные свидетели, подтверждающие факт полтергейста, вряд ли могут столь организованно, а главное, убедительно врать. Нет. Тут что-то другое. Для начала: кому это нужно?
И Севастьянов стал действовать. Для начала он отыскал этого Вову Пушкарева, к которому перешла монета. Мальчик не отрицал: она действительно некоторое время была у него, а потом он ее поменял. На что? О! Обмен получился, можно сказать, замечательный! Даже невероятный. Известный коллекционер Добрынин отвалил за монету кучу древних талеров. Мальчик показал эти самые талеры Севастьянову. Даже на взгляд неспециалиста в нумизматике талеры стоили кучу денег. С какой стати знаток монет мог дать за одну, пусть даже очень редкую, такое богатство?
Севастьянов задал этот вопрос Пушкареву.
Вова пожал плечами:
– Даже не знаю, что ответить… Просто мне очень захотелось…
– Чего захотелось?
– Ну… получить за нее побольше.
– Понятно. И старик Добрынин пошел тебе навстречу?
– Ага.
Севастьянов и раньше кое-что слышал о Добрынине, в частности о его крайней скупости.
– С трудом верится, – высказал он свои сомнения, – что Добрынин дал тебе такую кучу старинного серебра за одну монетку.
– И притом дырявую, – добавил Вова. – А хотите увидеть эту монету?
– Каким же образом? Ведь ты говоришь, у тебя ее уже нет?
– Я перевел ее изображение на бумагу. Куда же я листок этот засунул? Кажется, в «Географию».
Вова достал учебник и стал перелистывать страницы.
– Вот она. – Он протянул Севастьянову листок с изображением монеты. – Правда, красивая?
Профессор некоторое время изучал изображение монеты. Ничего особо примечательного он в ней не находил. Звезда и какие-то надписи. Кажется, на латыни.
– Можно я заберу? – спросил он.
– Да, пожалуйста. Все равно я не знаю: с чего вдруг старик Добрынин так расщедрился?
– Вот видишь… Сам же понимаешь: обмен получился неравноценный. Как думаешь, почему так произошло?
– Видели бы вы его глаза, когда он разглядывал ее. Словно у сумасшедшего, – задумчиво произнес Вова. – Мне кажется, что дед в ту минуту отдал бы мне все, попроси я у него.
– Серьезно?
– Мне так показалось. Я просто нахальничать постеснялся.
– Но чем ты это объясняешь?
– Не знаю, – немного подумав, сказал Вова. – Честное слово, не знаю. Он как под гипнозом был.
– Кто же его загипнотизировал? – не отступал Севастьянов. – Уж не ты ли?
– Нет. Я таким вещам не обучен… А других людей рядом не было. Только жена его… Может, какой-то предмет его загипнотизировал. Та же монета… Я читал в «Науке и религии» про такие случаи. Если долго смотреть на что-нибудь блестящее, можно впасть в транс.
– В транс? – удивленно переспросил Севастьянов. Его изумило, что мальчику известны подобные слова.
– Ну да. В транс. Это когда человека загипнотизировали. Но в данном случае никто его специально не гипнотизировал. Это все монета… Ее работа.