До беспамятства

art deco out on the floor

Луи, как оказалось, уже не спал. Я уверен, что он почувствовал мое состояние, ведь сильнее обнял меня и поцеловал в лоб, не говоря ни слова. Я и не заметил, что в это время лежал на его плече, в его объятиях, окружен его любовью. Это было переполнено нежности. И от того становилось еще больнее. Эта тяжесть в груди начинала расти. Я не хочу умирать. Эта мысль впервые за все это время посетила меня. Я столько думал о самом процессе, о том, что будет потом и как все произойдет, о неизбежности судьбы, что совсем забыл о том, хочу ли я этого. Хочу ли я лишить себя жизни сейчас? Ответ был очевидным. Если бы я только мог, то остался бы с Луи на арене. Да, пусть условия не лучшие. Да, пусть придется выживать. Да, пусть

это, наверное, худший вариант после смерти, но я бы все отдал, только бы остаться с ним. Навечно. Но каждый в Панеме знал, что если трибуты сами не сделают, что нужно, то это сделают за них. И лучше отдать себя в руки Луи, чем Капитолия. Но если бы мы только могли избежать этой участи, если бы мы только могли выжить вдвоем! Я бы отдал все на свете за это. А боль внутри меня становилась только сильнее.

– Как ты?
– прошептал Луи. Это было заботливо, это было нежно, это было чувствительно. Мурашки пробежали по коже от его голоса.

Я так и не смогу узнать до конца, сколько же скрыто в этом человеке, что он являет из себя внутри. Нам дали слишком мало времени. Но одна секунда с ним стоила месяцев без него. Или даже всей жизни.

– Я не хочу этого, - еле слышно прошептал я, но Луи все же уловил не только слова, но и то, как это было сказано.

– И я, - так же незаметно прошептал он.

Эти слова были предназначены только для нас двоих, никто больше их и не услышал, наверное. И если бы услышали, то никогда бы не поняли до конца. Ведь будучи марионеткой всеобщего мнения и правил, никогда не сможешь почувствовать настоящую боль, сопереживать и сочувствовать, никогда не сможешь быть частью реального мира, переполненного чувствами и эмоциями, потому что ты видишь лишь то, что показывают тебе остальные через экран, не видя того, что происходит за ним. И эти марионетки никогда не смогут понять, как это - найти и потерять в один момент. Мы нашли. Мы уже потеряли. Мы поняли. Мы подошли к обрыву, осталось лишь сделать последний шаг. Вместе?

– Гарри, - голос Луи перебил поток моих мыслей.

– Да, - в надежде развернулся к нему я, пытаясь еще удобнее уместиться в его объятиях, почувствовать тепло его тела в последний раз.

Луи поднял руку, в которой держал талисман из его дистрикта - Сойку-Пересмешницу. Но это была не просто вещь из его дистрикта, это была вещь из глубины его сердца. Этот медальон значил для него больше, чем весь мир. И смотря на эту маленькую, но такую ценную в своей чувственности вещь, я не мог понять, что будет дальше. Луи просто так не снял бы его. Парень взял мою руку в свою и вложил туда медальон, не сказав ни слова. Я почувствовал тепло в этом жесте, который значит намного больше, чем все, что происходило раньше. Он отдал мне самое ценное, что у него есть в этот момент.

– Я хочу, чтобы это было у тебя, - прошептал Луи мне на ухо, еще сильнее притягивая к себе.
– Эта вещь значит для меня очень много. Ты знаешь ее историю, но не сможешь понять, как это - хранить что-то так близко к сердцу, что почти чувствуешь, как оно оставляет отпечаток в твоей душе. По крайней мере сейчас. Маленький символ, который дает веру. Веру в справедливость, а для меня еще и в месть, в то, что цель должна быть достигнута, а виноватые должны заплатить. Мой якорь, чтобы держаться. Теперь у меня есть новый якорь - ты, - Луи выпалил свою речь на одном дыхании, иногда покусывая губы и прикасаясь своим лбом к моему, шепча слова мне в губы. Но последнее предложение он сказал так, как будто оно последнее.
– И я хочу, чтобы тебе было, за что держаться. Тебе это сейчас нужнее, я знаю. И я верю тебе. Я верю, - он оборвал себя на полуслове, не в силах сообразить, что говорить дальше. У него не было сил сказать это. Но я знал слова наперед.

Он не может просто сказать, что убьет меня. Я бы и сам никогда не смог сказать

ему подобное. Но я лишь сильнее сжал в руке медальон, прикоснувшись губами к его лбу, целуя нежно и успокаивающе, как маленького ребенка. Мы сейчас были такими маленькими в этом огромном жестоком мире, а стены становились только выше.

– Я знаю, я все знаю. Не надо, - так же ответил я, как будто пел колыбельную.

Лежа в его объятиях, впервые за все время не он защищал меня от всего мира, а наоборот. Впервые он открылся мне, показал слабину. Впервые он стал настоящим человеком, тем, который чувствует точно так же, переживает боль точно так же, а не является машиной для убийств.

Но в этот момент Луи отстранился, оставив меня лежать одного. Он отошел в дальний угол, а я не осмелился идти за ним. У него сдавали нервы и я уже знал последствия.

– Почему ты так ведешь себя со мной? Чего ты добиваешься? Я не меняюсь, Гарри! Я не могу быть тем, кем ты хочешь меня видеть! Я монстр, слышишь, монстр!
– Луи срывался на крик.
– Ты не должен быть со мной нежным, ты не должен говорить со мной так. Ты должен ненавидеть меня, убегать, бояться. Как ты не понимаешь, я убил их всех! Я - убийца!
– он кричал так, что звенело в ушах, но парень продолжал, давал выход эмоциям, а мне становилось страшно, пусть я и не был согласен с ним.
– Я тот, кем являюсь, я тот, кем себя считаю. Я делаю ужасные поступки, которые сделал и с тобой. Почему ты можешь быть таким добрым, когда я лишь все разрушаю?!

Я стоял там, не в силах что-либо сказать, не в силах пошевелиться. Луи был в бешенстве, он нервничал, он сорвался. Это не была слабина, а скорее раскаяние. И у меня открылись глаза. Он морально сильнее любого из жителей Панема. Он пережил то, что половине и не снилось. Он выжил. Он стал сильным, неприступным, он смог построить стены. И он смог их разрушить, что не под силу многим другим. Пусть его глаза снова стали стальными, но я видел лишь блеск силы и выдержки. Я был в восхищении. Он тот, кто смог сохранить в себе человека. Настоящий монстр бы никогда не признал того, кто он на самом деле. Настоящий убийца не способен на раскаяние. Он такой же, как я, только с внутренней силой, которая способна свершить все, что угодно. Он показал мне парня - напуганного, разбитого, но сильного. Он стал победителем, которым не был бы иначе. Даже выиграв игры так, как он хотел, Луи был бы лишь куклой Капитолия, еще одной использованной марионеткой без шанса совершить переворот. Но когда внутри есть огонь, пламя разойдется повсюду, обжигая виноватых. Достаточно искры, чтобы случился пожар. Но когда пожар внутри - он и обожжет, и согреет.

Я подбежал к нему с глазами, полными восхищения, любви и веры. Веры в него. Заключив Луи в свои объятия, я попытался не оставлять ему шансов вырваться, хотя это было бесполезно. Но он остался.

– Потому, что я люблю тебя. И не отступлюсь, что бы ни было, - я говорил с полной уверенностью и верой в то, что так и должно быть. Все шло к этому моменту. Все шло к тому, чтобы разжечь это пламя. Иногда две искры способны на большее, чем люди могут представить.

– Но, - пытался возразить Луи, хотя его голос выдавал ураган чувств, которые были скрыты так удачно для всех, кроме меня.

– Любовь - это самопожертвование, когда ты готов на все. И знаешь, ради тебя, я готов разбиться в прах. Но я бы сделал все возможное, только бы быть с тобой, только бы это не кончалось. Я принадлежу тебе, Луи Томлинсон, - я сказал это, пытаясь передать все чувства. Комок в горле не давал говорить, а слезы уже проступали на глазах. Ради него и для него я сделаю все, даже самое безрассудное. Я отдам себя, только бы дать ему жизнь. Я - его. И это никто не сможет изменить.

– Почему я не встретил тебя раньше?
– с болью в голосе, которую ему так и не удалось скрыть, прошептал Луи.