До Эльдорадо и обратно
Шрифт:
Пришлось пробираться с заднего крыльца. Нашёлся профессиональный ходатай, занимающийся подводом желающих на водопой в мэрию. Привёл меня в какое-то скромное, ну совсем скромное, помещение больше похожее на кладовку. За столом сидит мрачный кавказец.
– Привет! – обращается к сыну гор бюджетник-профессионал. – Вот он, – показывает на меня. – Все вопросы решены, можно вести.
– Не могу, – отвечает джигит, – пост у меня!
– Как это? Мы же договаривались!
– Я своё слово держу! Просто кушать очень хочется. Сейчас Солнце зайдёт, звёзды выйдут, перекушу
«А-а-а, вот почему такая мрачность на лице, – думаю. – Конечно, целый день не есть не пить – радости мало». Тут как раз закат, одновременно восход, но луны; правоверный достаёт цыпленка «гриль» и мгновенно от него остаются одни косточки. Куда там пираньям!
– Вот теперь поехали.
Садимся в «Волгу» (!) и едем. Я был безмерно удивлён скромности и близости к народу южанина, если к тому же принять во внимание меру моей благодарности. Приезжаем куда-то, в Черёмушки, заходим в квартиру. В маленькой двухкомнатной «хрущёвке», на раскладушке лежит-болеет бедно одетый мужчина. Горло завязано, на табуретке стакан горячего молока.
– Он? – хрипит моим конвоирам.
– Он!
– Всё в порядке?
– А чего же мы приехали?
– Тогда так, – это уже мне. – Завтра бери документы своей конторы и подъезжай к подъезду номер (сейчас не вспомню). Я к утру оклемаюсь, включим тебя в ряды уполномоченных!
Вот что это было? Где золотые перила на лестнице, бассейн в «хрущёвке»? Потом мы с этим деятелем крепко подружились, и никогда не видел я в его окружении хотя бы одного предмета роскоши! Поумней нынешних был. Желание помочь нуждающемуся чиновнику само по себе возникало, без напоминаний. «Лев Натанович, если бы у вас был миллион, что бы вы сделали? – Я бы сделал вид, шо у меня его нет!».
Так Секретный банк попал в число любимых Москвой. Пошёл я на первое совещание: послушать, что да как, где та квартира, где деньги лежат. За столом сидят уважаемые люди, например, известный ныне борец с коррупцией, а тогда известный подносчик средств в высшие эшелоны, будущая руководительница крупнейшего в РФ банка, а тогда просто влюблённая в борца женщина, что было заметно до неприличия; владелец глашатаев из свободной прессы, ну, и остальные – так, по мелочи, вроде меня.
Начальник финансового департамента что-то удивительное вещает насчёт посильной помощи обнищавшей мэрии и Москве. (Именно в таком порядке!). Никто его не слушает, будущая сберегательница счетов пенсионеров, например, постоянно пишет записочки и с хихиканьем подкидывает их борцу, словно влюблённая восьмиклассница.
Я, наоборот, внимательнейшим образом слежу за происходящим, зажав руками рот, чтобы не пообещать сгоряча лишнего.
Закончилось совещание, а где золото – так и не объяснили. Подождал на крылечке своего знакомца-аскета.
– Ну и что это было?
– А ты не понял? Плохо. Мне тебя, как сообразительного, охарактеризовали. Ладно, на первый раз прощаю и объясню. Но больше за руку водить, как поводырь, не буду. Смотр!
– Что смотр?
– Ты в пионерах был? В армии, понятно, нет.
– Ну, был.
– На линейку ходил?
– Ну, ходил.
– Тебе там путное что-нибудь говорили?
– Никогда!
– А зачем собирали-строили?
– Ну, в пионерлагере – проверить, не сбежал ли кто
– Молодец! Здесь то же самое.
– А как же то, зачем я здесь?
– Это ты уж сам как-нибудь. Помнишь анекдот про мента? «Пистолет с корочками дали – теперь сам!».
Памятуя о начале беседы, я не стал просить дальнейших объяснений, боясь порушить и без того покосившийся имидж.
Однако долго грустить мне не пришлось. Весть о новой наложнице в гареме мэрии уже разнеслась по Москве, и вокруг меня зароились интересные люди. Оно и понятно: новая девушка всегда вызывает живой интерес, чтобы там не говорили борцы за нравственность. Конечно, если она готова отвечать взаимностью на хорошее отношение. А я готов был. Согласно классикам: «…и пусть никто не уйдёт обиженным!». По возможности.
В результате в банке появилась бывшая активистка – начальница из Московского городского комитета незабвенной партии большевиков, подрядившаяся вести меня по кручам и обрывам к вожделенным бюджетным счетам.
Внимательный читатель может начать недоумевать: если через весь текст проходит красной нитью неприязнь автора к «красным», особенно к большевикам, как же так случилось, что он дружески взаимодействовал с активисткой коммунистического движения, более того – чуть ли не любил её? Не говорит ли это о двуличности повествователя? Нет не говорит. Этому есть простое объяснение.
Общаясь с людьми, особенно с пожилыми (активистка была практически ровесница моему отцу, хотя держалась – молодые завидовали), я в первую, да и в последнюю, очередь обращаю внимание на их человеческие качества, а не на идеологические установки в прошлом. «Банальность добра», – как вещает известный властитель дум. Если проще, без философии и закидонов для него характерных, мне симпатичен человек, помогающий старушке поднести тяжёлые сумки и крайне несимпатичен борющийся за демократию государственный деятель, попутно ведущий эту старушку поближе к кладбищу, а друзей – поближе к национальным богатствам и яхтам в Ницце.
Активистка же работала на совесть, натаскать под шумок в свою норку не пыталась и вообще очень напоминала подходом к делу моего отца: кипучая энергия, смелые проекты и надежда на справедливое вознаграждение за труд, которую я старался оправдывать.
Обустроившись, она и пришедшие с ней люди похожего типажа, развернули кипучую деятельность по окучиванию счетов мэрии и префектур. Поскольку человек в кепке тайно, и не очень, симпатизировал работникам с коммунистическим прошлым, работа шла – залюбуешься. В качестве снарядов я выдал ей визитки с надписью: «Генеральный менеджер». Как указал Корсиканец юристам, писавшим Кодекс: «Пишите коротко и не ясно – людям нравится!».
Единственный раз Генеральный менеджер «засбоила». Префект одного из округов ни в какую не поддавался. «Что такое? – подумал я. – Почему этот вездеход завяз, причём, казалось бы, в такой беспроигрышной колее?». Начистил сапоги, поправил портупею и направился на рекогносцировку лично. Префект принял меня любезно, поскольку слухи о новом любимчике мэрии тщательно (как и всё, что она делала) распространялись той же активисткой. Завязался обмен мнениями о будущем общем счастье. Вот тут-то и выяснилось, что не может префект простить ей давнего случая.