До мозга костей
Шрифт:
Джек смотрит в сторону двери моего кабинета, на его лице появляется задумчивый хмурый взгляд, прежде чем он поднимает промокшую салфетку, чтобы посмотреть на порез. Его недщовольство углубляется, как будто он только что подтвердил своё собственное утверждение о швах и недоволен результатом.
— Держи это и не двигайся, — говорит Джек.
Его хватка сжимается вокруг моей раненой руки, пока я не прижимаю салфетку сама. Он отступает, поднимаясь, каждое движение — хореография сдержанности, его оценивающий взгляд пронизывает мою кожу. Когда он выпрямляется во весь рост примерно в метре
Тишина, которая обрушивается на меня после моих воспоминаний, на этот раз не пугает, как это часто бывает. Я даже не слышу Джека, куда бы он ни ушел. Но осознание того, что он рядом, на удивление успокаивает. И если бы у меня сейчас было больше силы воли, я бы наказывала себя за такие чувства. Я знаю, что мне следовало бы улизнуть и найти другой способ разобраться с этим порезом самостоятельно, без непрошеной помощи Джека. Уверена, что в лаборатории Брэда есть расходные материалы, которые я могла бы использовать. Может быть, суперклей. Он вечно что-то ломает и пытается это исправить.
Но я не двигаюсь со стула.
Проходит несколько минут, прежде чем Джек входит в мой кабинет из тени коридора, и, хотя он только что был здесь, вид его, входящего с пузырьком йода в одной руке и медицинскими принадлежностями в другой, вызывает давно забытую боль в глубине моего сердца. Дело не только в темной щетине на идеальном изгибе его челюсти или полных губах, которые часто изгибаются в легчайшей ухмылке, как отработанная маска. И не в черном костюме, подогнанном под его атлетическую фигуру, не в верхних пуговицах его черной рубашки, расстегнутых, чтобы показать проблеск кожи, которую я хочу попробовать на вкус. Всё дело в знании того, кто он такой, на что он способен. Я знаю, что он сделал, потому что я это видела. Загадка заключается в том, почему он делает это? Почему он оставил меня в живых, когда мы встретились в первый раз? Просто потому, что думал, что я все равно буду страдать и умру? Почему он хочет помочь мне сейчас, неужели только из-за моих угроз?
Я наблюдаю за Джеком Соренсеном с семнадцати лет, и когда он замедляет шаг и опускается на колено, чтобы взять мою раненую руку, я чувствую, что знаю этого человека ничуть не лучше, чем в самом начале.
Мы не произносим ни слова, пока Джек собирает салфетки и подкладывает их под мою окровавленную руку. Он отодвигает мои пальцы от места, где они зажимают рану, а затем смазывает порез йодом. Джек поднимает взгляд, чтобы посмотреть на мою реакцию на жжение от неразбавленной коричневой жидкости, но я отказываю ему в малейшем намеке на боль. К моему удивлению, что-то в том, как напряжение спадает с его бровей, заставляет меня думать, что он испытывает облегчение.
— Ты уверена, что не хочешь поехать к врачу? — спрашивает Джек, возвращая своё внимание к моей ране, его глаза отливают темным серебром в тусклом свете.
— Уверена.
— А ты не боишься, что я зашью её своими инициалами?
Я делаю паузу.
— Теперь боюсь.
Джек смеется. Настоящим, неподдельным смехом. Таким, что его кожа озаряется вспышкой лучезарной улыбки, а в уголках глаз появляются морщинки. Я никогда раньше не была причиной
Он не смотрит на меня, но мне бы этого хотелось. Я хочу уловить нюансы его выражения и изучить их, вплоть до каждой микроскопической детали.
Я хочу сделать несколько комментариев, которые, кажется, так и вертятся у меня на языке. Ты хотел бы помечать меня как свою, думаю я. Мне определенно не стоит этого хотеть, несмотря на вибрацию в груди, которая говорит об обратном. Я сглатываю, чтобы избавиться от этих ощщений, и Джек поднимает взгляд от того места, где он собирается начать накладывать швы, возможно, принимая мое напряжение как нервозность в ожидании боли.
— Я удивлена, что ты это делаешь, — шепчу я вместо того, чтобы выдать свои мрачные мысли, подавляя вздрагивание, когда изогнутая игла прокалывает мою кожу у необработанного края раны. — Ты мог бы просто оставить меня на произвол судьбы.
— Ты же сказала, что твоё благополучие в моих интересах, — отвечает Джек, не поднимая глаз. — Возможно, я также нахожу утешение в том факте, что востановление живых тканей на самом деле не является моей специальностью, и у меня нет никакого анестетика, поэтому я знаю, что будет больно.
— Думаю, в этом есть смысл.
Я вытираю тушь из-под глаз чистым краем салфетки, скомканной в свободной руке, в то время как Джек вводит иглу с другой стороны раны и туго натягивает нить. Его короткие темные волосы убраны со лба, но почему-то выглядят более растрепанными, чем обычно. Едва заметная складка залегает у него между бровями, пока он сосредотачивается на завязывании узлов первого стежка. Когда он поднимает взгляд с того места, где стоит передо мной на коленях, что-то темнеет в его взгляде. Он смотрит через стол и кивает в сторону моей бутылки с водой.
— Пей, — приказывает Джек, и хотя выражение моего лица немного мрачнеет, в этот момент я понимаю, как сильно хочу пить на самом деле, и делаю, как он говорит. Он ждет, пока я сделаю большой глоток, прежде чем проколоть мою кожу для второго стежка, его интерес переключается с иглы на мою реакцию. Когда в ответ он получает лишь вызывающее молчание, его лоб хмурится, и я не могу понять, испытывает ли он облегчение или раздражение.
— Где ты научился этому? Зашивание ран не входит в практические занятия для судебно-медицинских антропологов, — спрашиваю я, пока Джек протягивает нитку через необработанный край пореза и прокалывает другую сторону изогнутой иглой. Он мог бы быть грубым или неаккуратным. Но это не так. Он точен, быстр, но так, чтобы уменьшить боль, а не усугубить её.
— Нет, я не учился этому на лабораторных занятиях, — отвечает Джек, не отрывая взгляда от моей руки. — Скажем так, у меня не было такого детства, как у тебя. По пути я приобрел некоторые необходимые навыки.
О, мне известно всё о его детстве. Или, по крайней мере, известно достаточно, чтобы понять, как он стал тем убийцей, которым является сейчас. Я думаю об этом в тишине, пока он завязывает узлы шва, обматывает черную нить вокруг иглы и плотно закрывает рассеченную кожу. После берет чистую салфетку и нежными движениями вытирает кровь.