До неба и выше
Шрифт:
Вэйланд был неординарной и даже странной личностью. Для него не существовало закрытых дверей, но он не использовал и трети своих преимуществ. Колдун стоял у истоков формирования темной ячейки Лакруа и при наличии минимального тщеславия, мог бы легко и с мировым размахом править темными силами, без усилий раздавив совсем еще молодой клан Ричи. Но никто не знал, что творилось в голове этого непостижимого существа. Он внезапно оставил клан и стал жить обособленно. Поговаривали, что рождение дочери в корне перевернуло его мировоззрение и на многие фундаментальные вещи он стал смотреть иначе.
Никто не знал, кто был матерью Сидзуки,
Колдун брал в ученики очень немногих, только тех, к кому особо благоволил. Так художник может любить свое произведение. Вэйланд принадлежал к той породе «людей», которые работают в одиночку, чего бы им это ни стоило. Он слишком оберегал своих учеников и, насколько это было возможно, укрывал. Ему всегда казалось, что они недостаточно подготовлены.
Ричи закурил.
Он восхищался Вэйландом едва ли не сильнее, чем боялся его. Ненависти он к нему почти не испытывал, вместо этого, сердце частенько перехватывали липкие змеи зависти.
В детстве, Роланд тайком и с упоением изучал жизнь темного мага, будь то древние книги или рассказы тех, кто его знал. Кусочек за кусочком, он складывал собственное представление о нем. О, что бы Роланд ни отдал за возможность учиться у Вэйланда, но… тот его даже взглядом не удостоил. Чтобы видеть души, магу не требовалось внедряться в сознание. Так разбились мечты Роланда. Так дали ростки чувства, отличные от лихорадочного восхищения. Он уже знал, что когда-нибудь отомстит.
Роланд не любил ворошить прошлое и предаваться тяжелым воспоминаниям, но одно навязчиво тянуло за собой другое, и остановиться было уже нельзя.
Вэйланд умел сильно любить и столь же крепко ненавидеть. Он мог быть неоправданно жестоким и необъяснимо великодушным. Для него не существовало правил и канонов, он делал только то, что хотел, будь то импульс или обдуманная идея. Он умел быть равнодушным и безучастным, мог не предпринять ничего, когда в нем нуждались. Безошибочно предугадать и спрогнозировать его действия, было невозможно.
У Роланда это получилось лишь однажды. Потому что иначе быть просто не могло.
Действовать надо было немедленно. Сидзуки больше не существовало, а гнев колдуна, его десятая доля, способен был сровнять с землей сообщество без следа. Другого пути Роланд не видел. Сильнее только ад. Нужен был договор и при полном отсутствии времени на раздумья, Ричи принял решение почти мгновенно. Ему нужно остановить Вэйланда. И уже неважно, какую цену придется заплатить.
Роланд смотрел на своего маленького сына и в нем боролись противоречивые чувства. Любовь, страх, амбиции, гордость, отторжение. Ребенок, в чьих жилах течет кровь колдуна, если его воспитать правильно, станет в будущем бессменным хозяином сообщества. Сейчас мальчик его ненавидит, сейчас он смотрит на него испепеляющей чернотой глаз своего деда, но это поправимо, можно наложить печать на память Джуна и он не вспомнит, что видел несколько часов назад. В уме ребенка он напишет свою историю. Так будет лучше… и проще… для всех.
Адский легион остановил Вэйланда, его больше нет. Никто и близко не представлял, какой тяжести камень свалился с шеи Роланда в тот час, когда тучи над его домом рассеялись и сражение прекратилось. Теперь он сможет лепить из Джуна то, что хочет. Сознание в таком возрасте открыто
– Я ненавижу тебя… - слова сына зудящей болью навсегда засели в памяти Роланда. Это было последним, что он услышал от Джуна, прежде чем вторгнуться в его мозг и сложить мозаику воспоминаний на правильный, свой лад. Так будет лучше для сообщества, для самого мальчика. Не в первый раз он убеждал себя в этом.
На столе старая фотография. Странно, что она все еще здесь. Роланд и Сидзука в Накаяме на фоне цветущей сакуры. Девушка на седьмом месяце беременности, а их семейная жизнь уже начинает трещать по швам. Ему не нравилось, дико не нравилось, что жена продолжает поддерживать отношения с учениками Вэйланда. Роланд был в бешенстве, когда Сидзука решила рожать его наследника в обычном роддоме.
– Хоть однажды я хочу почувствовать себя нормальной женщиной!
– неколебимо заявила она.
Ее мало волновало, что при рождении такого ребенка может произойти энергетически неконтролируемый всплеск. Она так решила и точка. Тогда Роланд в последний раз уступил ее воле, потому что их яростные разборки могли навредить плоду. Беременность и без того была сложной, словно два несовместимых мира вступили в кровный конфликт. Сидзука месяцами лежала в постели, и бывали моменты, когда даже лучшие врачи ни за что не ручались. Это было самое тяжелое и напряженное время.
Ричи не считал себя сентиментальным, но сердце на миг точно перестало биться, когда он взял на руки крошечный комочек – своего первенца.
Азиатская кровь генетически лишила мальчика внешнего сходства с отцом, но кровь… так или иначе, в жилах ребенка текла и его кровь…
Сидзука сама была во всем виновата. Виновата в том, что все рухнуло. После рождения сына, она забыла о том, что все еще является женщиной и чтобы наказать ее, Роланд завел себе любовницу. В результате, получилось совсем не то, на что он рассчитывал. Вместо того чтобы встряхнуться, Сидзука просто сбежала, прихватив с собой его сына. Как он мог забыть, что в первую очередь девушкой всегда двигала гордость.
Если сердце еще и хранило остатки былой привязанности, то все растаяло без остатка за те годы поисков, когда каждый день растягивался в столетие. В конце концов, Роланд возненавидел ее всей душой.
Мужчина взял в руки фотографию, вправленную в резную металлическую рамку, и с шумом вернул ее на место. Почему он все еще хранит этот эпизод? Не потому ли, что этот кадр умудрился сохранить ускользающее мгновенье их редкого счастья? Кто знает, может, с той точки отчета еще все можно было поправить, но что сейчас об этом? Он отомстил Вэйланду, невольно сделал то, чего так хотел много лет назад. Наверное, в жизни все закономерно и когда замыкается некий загадочный круг, происходит неминуемое.
========== Глава 94-95 ==========
Глава 94.
Кларк не сразу вышел из машины. Облокотившись о руль, он еще долго смотрел на этот старенький сельский дом, который по сей день хранило заклятье, укрывающее его от глаз людей. Единственный на равнине, обдуваемый всеми ветрами, горделивый и сиротливо одинокий. А ведь когда-то здесь бурлила жизнь. И вмиг, как-то внезапно, все словно умерло, даже искусственный пруд, заботливо взлелеянный стариком хозяином - высох, и с течением неумолимого времени, постепенно разрушался.