До новых снов с тобой...
Шрифт:
– У моего отца был друг, который затем стал его врагом… Я не знаю, что они не поделили, знаю только одно – мой отец погиб от пули этого ублюдка, чей сын пошел по стопам своего папаши. Они вдвоем начали терроризировать меня, и единственным способом выжить оставалось уйти от тебя и потушить свои чувства. Никого не люби – дольше проживешь.
– Это не оправдывает тебя.
– Я возненавидела тебя. Ты продолжал веселиться, а твоя карьера шла в гору. Совсем недавно я познакомилась с очередной твоей любовницей… А потом ты сделал ей предложение. Я просто хотела того, что было у нее: карьеру, связи, отсутствие пороков
– Какая же ты сука, – сквозь зубы процедил Сальвтаоре. – Какая же ты гнилая тварь!
– У каждого порока есть причина, как говорится…
– Но не у каждого есть оправдание. Ты скурена до фильтра. Ты мертва. Никто и никогда не полюбит твою гниль.
– Но я знаю человека, который ничем не лучше меня, а смог искупить свои грехи. Он полюбил. Он полюбил, и я простила ему злодеяния его отца…
Деймон ошарашенно посмотрел на женщину.
– Да, любимый. Это тот, кто нанял тебе адвоката.
Стены стали давить, а голова – болеть. И все стали жертвами Изабель, или отца Клауса, или жесткой судьбы? Сейчас навалился груз на его плечи, напоминающий тонну свинца. Сальваторе чувствовал, как из-под ног уходит земля, как из-под пальцев выскальзывает спокойствие. Мужчина резко посмотрел на Флемминг. И одной секунды хватило, чтобы по взгляду узнать еще одну новость.
– Она мертва?
– Покончила с собой. Повесилась.
А потом Изабель ушла, а Сальваторе увели в камеру.
И если раньше Деймон ничего не понимал, то сейчас чувствовал этот поток эмоций, который готов вот-вот захлестнуть, который вот-вот уничтожит все живое в душе. Отрицание вперемешку с болью. Только сейчас Деймон понял что значит, когда сердце борется с разумом. Разум уверен в одном, а сердце молит верить в хорошее… Но чего уж тут хорошего, если Изабель, чтобы не рисковать своей жизнью и репутацией подставила Сальваторе, прекрасно понимая, что скандал с Хейл однажды выйдет в желтую прессу. Флемминг и подсунула вместо кокаина героин, и Хейл поймала передоз. Потом она подбросила наркотики в машину Сальваторе, а потом приказала все обставить так, будто Хейл покончила с собой, хоть на самом деле все было по-другому…
Любимый некогда мотылек трансформировался в тварь, которая поглощает чужие судьбы, разрывает их в клочья. Изабель еще не знает о том, каков трюк провернула неосознанно. Она еще сама не знает правды про свою дочь и ее отца. И если узнает то либо окончательно свихнется и устроит Сальваторе все девять кругов Рая, либо скажет, что это и являлось частью ее плана. Страх. Ужас. Безысходность. Рваные чувства, как раненные птицы клевали его душу, падали, разбиваясь на тысячу осколков боли… И самое характерное, он не знал как унять этот пыл. Только по душе разливалось вино совершенно нового чувства. Оно было сильным, мотивирующим. Оно было адреналином и транквилизатором одновременно. Это напоминало бомбу замедленно действия, которая сработала спустя двадцать один год. Это напоминало игру… дьявольскую, сумасшедшую игру.
А на его руках остался пепел. Пепел веры, надежды и любви… Осталась лишь ненависть к Изабель. Осталась зола любви к Елене. Осталась боль, скорбь и тоска.
Как проходил суд – Сальваторе плохо помнил. Он не обращал внимания ни на кого, лишь пялился в пол, вспоминая лучезарную улыбку Розали, ее смех… Погибшая Розали – жертва обстоятельств, которая осталась белым снегом на плечах…
Она вошла в зал с высоко приподнятым подбородком. Ее походка была уверенной. Ее взгляд говорил о том, что она не боится ничего. Девушка была в своем цыганском платье с некой ухмылкой на устах. На запястьях – многочисленные браслеты, и их звон впервые не привел Сальваторе в раздражение или ярость. Он просто любовался этой грациозной, статной девушкой, которая сейчас будет демонстрировать свою недоступность и непокорность. Елена прошла за кафедру и, встав рядом с судьей, положила правую руку на Библию.
– Клянусь говорить правду, правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог.
Она внимательно перевела взгляд на Сальваторе. Елена отвечала на все вопросы прокурора спокойно, хоть тот явно провоцировал. Гилберт понимала нелепость этого процесса и была уверенна в том, что ее отца освободят на сто процентов. Прокурор был уверен в своей мнимой правоте. Когда он закончил, к допросу приступил адвокат, который лишил не медлить и не задавать наводящие вопросы, а перейти сразу к делу.
– Изабель Флемминг, ваша мать, заявила о том, что вы недавно узнали о том, что приходитесь дочерью подсудимого. Это так?
– Да. Мы даже провели повторную экспертизу.
Судье предоставили обе бумаги.
– Можете ли вы сказать, где был ваш отец пятнадцатого августа, в то время как мисс Хейл покупала наркотики у диллера?
– Да. Я могу подтвердить тот факт, что он не продавал эти гребанные наркотики.
Судья ударил молотком, попросив быть более вежливой, иначе назначат штраф. На самом деле, штраф – это самое последнее, что волновало Елену. Девушка выше подняла подбородок и, усмехнувшись, громко и уверенно сказала:
– Когда я вновь обрела зрение, мой отец и я отправились на заброшенную ферму, которую нам представила сама Розали Хейл. И мы посещаем это здание иногда… Хейл даже оставила бумаги, в которых говорится, что собственность ее брата переходит ей, а затем и моему отцу…
– Протестую! Это к делу не относится.
– Протест отклоняется, – сказал судья. – Продолжайте, мисс Гилберт.
Легче сказать, чем сделать. Елена не боялась последствий. Она боялась другого. Что на Деймона повесят очередную статью.
– Вечером я и… он были на пляже Майами. А в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое мы были вместе…
– Вы можете пояснить? – проговорил судья.
Вдох. Выдох. Действие.
– Мы занимались любовью,- девушка уверенно посмотрела на судью, – или мне и это пояснить?
Немая сцена.Все были то ли в шоке от услышанного, то ли просто на просто этому никто не поверил. Елена не боялась здесь ни одного осуждающего взгляда! Ей не было страшно кто и что о ней подумает. Ей было только стыдно взглянуть в глаза Сальваторе…
– Но ведь вы… приходитесь дочерью?.. – в недоумении произнес прокурор. – Вы лжете?
– На его плечах царапины от моих ногтей. Можете посмотреть, если захотите. Да, мы занимались любовью… И если хотите, чтобы я пояснила – я поясню. Мне уже исполнилось двадцать один на тот момент, когда мы… И в ту ночь ему было явно не до наркотиков и Розали, он был занят другим…
Она чувствовала, что соскучилась. И после того, как они разгребут все это дерьмо, то уедут из этого гребанного города вдвоем. Навсегда.