До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Шрифт:
— Мам, у тебя найдется рубль? — спросил он.
— Найдется, найдется, сынок. Для тебя найдется, — ответила мать и снова полезла в заветный сундучок…
Фотография получилась хорошая, по крайней мере, он остался доволен. Старый фотограф выдал ему белоснежную манишку, галстук-бабочку, пиджак и, лишь нарядив его во все это, сфотографировал на фоне нарисованного на полотне шикарного морского пейзажа.
«Приехала не приехала, а я отошлю», — решил Фиолетов.
Он зашел в ближайшую почтовую контору, где в высокую деревянную стойку были врезаны чернильницы, и написал на обороте карточки: «…Дорогому товарищу
С Джапаридзе он встретился только на другой день.
— Ба, кого я вижу! Дорогой! — Джапаридзе обнял Фиолетова.
— Здравствуйте, Алеша… Не ждали?
— Почему не ждал? Как можно сказать такое — не ждал? После опубликования манифеста я вас ждал со дня на день. Что нового?.. Нет, сначала о здоровье.
— Здоровье, Алеша, не очень, — ответил Фиолетов. — Глупость я одну в тюрьме допустил: в виде протеста объявил голодовку, да еще других втравил в это дело. На девятые сутки попал в тюремную больницу. Вот с тех пор и маюсь. Живот, простите, болит, да и зрение хуже стало. Очки менять надо.
— Это плохо, это очень плохо… Я слышал о голодовке заключенных в грозненской тюрьме, о том, что она закончилась победой.
— Эта победа, Алеша, далась дорогой ценой.
Джапаридзе внимательно посмотрел на Фиолетова и только теперь заметил, насколько он осунулся.
— Послушайте, Ванечка, вам надо обязательно сменить работу… Хватит стоять за верстаком по девять часов. Мы подыщем вам что-нибудь полегче. Например… Например, есть возможность устроить вас на должность заведующего Балаханским народным домом… Как вы на это смотрите?
— Отрицательно смотрю, Алеша… Когда я работаю слесарем, я каждый день общаюсь с рабочими. Я у всех на виду, и все на виду у меня. А в народном доме? Народный дом — учреждение, конечно, нужное, полезное, но не по мне. Спасибо, но я пойду опять в мастерские или на завод.
— Ну как хотите, Ванечка. Конечно, работа в массах дает больший эффект. Тут вы совершенно правы.
— А что нового в Баку? — спросил Фиолетов. — О последней демонстрации я немного слышал.
— А про бунт в военной флотилии? Черносотенцы устроили демонстрацию с черным флагом, а матросы ее разогнали. Понятно, не без нашей помощи. Матросов арестовали и хотели предать военно-полевому суду. И тут на их защиту поднялся весь Баку. Наш Совет рабочих депутатов вынес решение о том, что не позволит упасть ни одному волоску с головы своих товарищей матросов. И что бы вы думали? — Джапаридзе весело глянул на Фиолетова. — Люди, которым грозила смертная казнь, отделались всего несколькими месяцами тюрьмы… Да, чуть было не забыл. Есть еще новость, на сей раз касающаяся лично вас.
— Меня? — удивился Фиолетов.
— Именно. Пока вы отсутствовали, вас избрали в Бакинский Совет рабочих депутатов.
— Вот как! Спасибо, Алеша.
— Между прочим, первым предложил вашу кандидатуру Монтин.
— Петр Васильевич? Его освободили? — спросил Фиолетов.
Джапаридзе помрачнел:
— Его убили, Ванечка.
— Что вы говорите, Алеша!..
— Да, Петра Васильевича нет в живых. А какой был человек!.. Его нашли убитым возле православного кладбища. Он лежал у ворот, припорошенный снегом. Случайные прохожие видели, как под вечер он выходил из дома Азизбекова на Азиатской улице. Мы ведь устроили ему
Фиолетов был потрясен рассказом Алеши. Гибель товарища по борьбе он воспринял как личное горе.
Наступила ранняя бакинская весна, самое хорошее для этого города время года. Фиолетов уже давно научился находить ее приметы среди грохочущих и задымленных промыслов. То где-то через слой пропитанной нефтью, казалось бы, мертвой земли вдруг пробьется зеленая травка. Набухнут почки на одиноко стоящем деревце. Пролетит высоко в небе стая птиц, торопящихся на родину после зимовки на берегах Каспия.
В один из таких дней Фиолетов возвращался с ночной смены. Низкое утреннее солнце окрасило в розовый цвет верхушки буровых вышек. Обычно домой он не спешил, часто задерживался на часок-другой, чтобы встретиться с рабочими дневной смены, но сегодня почему-то заторопился и пошагал, тихонько напевая веселую поселку.
Еще издали, подходя к своей казарме, он увидел сестренку, которая вприпрыжку бежала ему навстречу.
— А тебя тетя искала! — выпалила она на ходу.
— Какая тетя?.. Мам, кто ко мне приходил? — спросил он, войдя в комнату.
— Да эта ж… с которой ты в город ездил.
— Ольга?
У него защемило сердце от радости, что она наконец-то приехала, и досады, что он разминулся с ней.
— Что-нибудь передавала?
— Записку оставила.
Он схватил сложенный наподобие аптечного порошка листок бумаги, развернул и прочел:
«Ванечка! Если хочешь меня видеть, то приходи в воскресенье к мусульманскому кладбищу. Утром часов в десять. Я буду ждать тебя у входа. Леля».
Ошалелыми от радости глазами он посмотрел на мать.
— Мам, какой сегодня день недели?
Мать покачала головой:
— Да что с тобой, сынок? Пятница с утра была.
Пятница… До воскресенья надо было ждать двое невероятно долгих суток.
Магометанское кладбище было огорожено невысокой каменной стеной. За ней тут и там торчали каменные надгробные плиты, воткнутые в твердую землю. На плитах арабской вязью было высечено имя того, кто лежал под этой плитой.
Фиолетов пришел за полчаса до назначенного срока, так ему не терпелось поскорее увидеть Ольгу.
Но и она появилась тоже раньше десяти. Он заметил ее издали, в легоньком платьишке и платочке, стянутом у подбородка узлом, и, улыбаясь, не сдерживая своей радости, побежал ей навстречу. Она тоже ускорила шаг, заулыбалась и не успела оглянуться, как он крепко обнял ее и прижался лицом к ее лицу.
— Я так соскучился по тебе… А ты?
— И я, Ванечка… Что уж тут скрывать.
— Ты насовсем приехала в Баку?
Она согласно кивнула.
Его подмывало узнать про Ивана, но он не хотел портить себе настроение, нарушать очарование минуты и ничего не спросил; она первая завела разговор об этом.