До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Шрифт:
— Что ж, господин Фиолетов, нам придется еще раз встретиться. Советую быть более… как бы тут выразиться… более гибким, что ли.
— Напрасно надеетесь, господин следователь, — сказал Фиолетов.
Обвинение, выдвинутое против арестованных большевиков, было шатким, основанным главным образом на показаниях филеров, и следствие затягивалось. Свободного времени оставалось много, и Фиолетов решил, что теперь самая пора выполнить давно задуманное — начать готовиться к экзаменам на аттестат зрелости.
— Полностью
Вокруг по-прежнему без конца спорили, и Джапаридзе шутил:
— Это ли не парадокс! Единственным местом, где мы добились свободы слова и собраний, оказалась баиловская тюрьма!
Молодой щеголь, в начищенных до блеска мягких сапожках и с усиками, смазанными виноградным соком, хорохорясь, выкрикивал по-петушиному:
— Главная задача сейчас состоит в том, чтобы вооружить народ страстной ненавистью к угнетателям…
— Вы полагаете, уважаемый, что одной ненавистью вы свалите царский трон? — Джапаридзе снисходительно взглянул на оппонента.
— …вооружить неудержимым стремлением к победе! — продолжал тот.
— И выстрелить этим стремлением по Зимнему дворцу. Да? Без оружия, без винтовок и пушек…
В другом углу речь держал эсер Ламоткин:
— Мы, партия социалистов-революционеров, не скрываем того, что возлагаем известные надежды на российскую буржуазию, и мы будем толкать ее на революционный путь!
— Да она уже сама вас столкнула с революционного пути! — ответил ему Енукидзе. — От вашей концепции «скрещенных рук» буржуазии и пролетариата за версту несет оппортунизмом!
— Я протестую! Это демагогия!
Фиолетов прислушивался, откладывал в сторону свою задачку по алгебре и подходил к спорщикам. Он еще не считал себя достаточно подготовленным, чтобы ввязываться в спор, и слушал молча.
Ему не все было понятно в спорах, особенно когда ораторы прибегали к примерам из мифологии. «Не верьте данайцам, даже дары приносящим» — эту фразу Джапаридзе сегодня бросил меньшевику Рамишвили. Мысль была ясна: не верьте царскому правительству, швырнувшему народу какую-либо подачку, но все-таки кто же были эти данайцы?
— Вам вообще, Ванечка, следует пополнить свои знания по мифологии древних… — Фиолетов и Джапаридзе медленно шагали по тюремному коридору. — Я думаю, что мы сможем организовать лекцию на эту тему.
…Абдулу выпустили в начале июня. Он прибежал в камеру из тюремной канцелярии с криком:
— Ванечка! Мне сказали собирать вещи. И завтра утром уходить на все четыре стороны!
Рядом вырос длинный Ванадзе:
— Ты, кажется, от радости забыл, о чем мы с тобой договорились. Скажи старшему надзирателю, что придешь за вещами позже.
Абдула недоуменно
— Если вам так хочется… — пробормотал он.
— Надеюсь, у тебя много вещей?
Вещей у Абдулы было до обидного мало — теплая одежда, в которой его арестовали, да Коран, который передал ему в тюрьму отец.
— Тогда держи!
Ванадзе притащил из своей камеры тяжелую стопку книг, чугунный котелок, массивный чернильный прибор, зимнее пальто и большущую сплетенную из сухого тростника корзину. В таких корзинах крестьяне привозили на базар вороха первой зелени.
Абдула все еще ничего не понимал.
— Сложишь это в корзину и скажешь старшему надзирателю, что здесь твои вещи, — продолжал Ванадзе. — И еще скажешь, что ты за ними придешь… завтра… например в восемь часов… Впрочем, часом позже, часом раньше — не имеет значения, но я должен точно знать, когда ты придешь.
— Ты что-нибудь понимаешь, Ванечка? — спросил Абдула.
— Кажется. — Фиолетов перевел взгляд с корзины на длинного юриста. — Вместо вещей? — спросил он у Ванадзе.
— О, из тебя выйдет хороший криминалист! — похвалил Ванадзе.
— Боюсь, что ты не поместишься в корзине.
— Что значит не помещусь, генацвале! Я уже примерял.
План дерзкого побега «внефракционника» Ванадзе захватил политических всех фракций, по особенно ему обрадовались падкие на авантюры анархисты.
Утром Абдулу отпустили домой.
— За вещами, — он показал на корзинку, — завтра заеду. Вечером. В восемь часов.
Подобные случаи уже бывали, и старший надзиратель не сопротивлялся…
За пятнадцать минут до восьми Ванадзе залез в корзину. Закрыли крышку и навесили замок.
— Не беспокоит? — вежливо поинтересовался Енукидзе.
Ровно в восемь Фиолетов и анархист по прозвищу Нико подхватили корзину и понесли к выходу.
В тюремной практике еще не было случая, чтобы оставленные «политиками» вещи проверялись у тюремных ворот. Но сейчас стражникам что-то показалось подозрительным.
— Что несете? — спросил один из них.
— Вещи Байрамова, — ответил Фиолетов.
Привратник подошел к корзине, снял с плеча винтовку и поднял ее кверху, намереваясь проткнуть корзину штыком.
Фиолетов и Нико мгновенно оттащили ее в сторону.
— Что вы делаете! Там дорогие вещи! — крикнул Нико.
— А ну отмыкай замок! Живо! — рявкнул привратник.
Делать было нечего, и замок отперли. Из корзины высунулась голова Ванадзе с всклокоченными волосами.
Привратник засвистел, примчалась стража, вышел из канцелярии старший надзиратель.
— Что случилось, Дмитренко? — спросил он.
— Да вот, Николай Мефодьевич, бежать один политик собрался.
Глаза старшего надзирателя недобро заблестели.