До свидания, Сима

Буркин Станислав

Какая-то колдовская лаборатория. Атмосфера затаенная. Все из бронзы, меди или зеркального золота. Кругом дворцовая старина. Никто на мое появление внимания не обратил, только мальчик старше меня в черном фартуке, стоявший лицом к открытому стенному шкафу, на мгновение обернулся и бросил на меня недобрый взгляд.

— Вот это алтарь — святая святых церкви, — объявил мне священник. — Нужно относиться к этому месту со страхом и благоговением.

Меня сразу же охватили страх и благоговение. Если б я раньше знал, что здесь творится! Я думал, что здесь совсем по-другому.

По длинному странно обставленному помещению высотой с трехэтажный дом сновали с книгами священнослужители в поблескивающих длинных одеждах. Откуда-то сверху доносилось быстрое, но жалобное пение женского хора, на трех высоких украшенных парчовыми скатертями постаментах возвышались стеклянные пирамиды с серебряными куполами. За постаментами поблескивали синие лампады, установленные на ветвистых подсвечниках. Мягкое сочетание таинственных жужжаний мерно заполняло и растворялось в необычном пространстве. Пухлый священник натягивал широкий рукав рясы на решетку высокого стоявшего на полу вентилятора, отчего пышные одежды на нем надувались и трепетали, как колпак тряпичного флюгера. Розовое потное лицо батюшки выражало блаженство.

— Что, отец Илия, одухотворяетесь? — спросил его настоятель.

— Одухотворяемся, батюшка, — смиренно кивая, ответил

тот.

— Иди-ка вон к Мише, — наклонился ко мне настоятель и указал на парня у стенного шкафа, — он тебе объяснит, что тут да как. — И обратился к священнику: — Пусти-ка, отец Илья, мне тоже уже требуется одухотвориться. Уф, как хорошо! Ну и жара у нас…

Мальчика в фартуке подозвал к себе настоятель, а я подошел к стенному шкафу и заглянул в его нутро. О, это была большая вделанная в стену сказочная шкатулка. Какая-то игрушечная модель ада. Ни один чердачный сундук не сравнится с этим церковным кладезем. Какие сокровища здесь только не таились. По закопченным стенкам метались багровые отблески. На крючках, поблескивая, висели драгоценные, искусно сделанные бронзовые и серебряные кадила, в одном из них, пульсируя, как оголенное сердце, теплился раскаленный светящийся уголь, объятый мраком. Его раздувал небольшой установленный в отдушине вытяжной вентилятор. Он-то и служил вместе с большим вентилятором на полу источником таинственного жужжания. Еще здесь были пачки с различными видами угля, коробки с разноцветным ладаном, множество испачканных в воске и саже приспособлений, похожих на хирургические инструменты. Мало того, под всем этим были еще выдвижные ящики, в которых наверняка скрывалось еще больше различных восхитительных мало известных за церковными стенами сокровищ.

Мальчик в фартуке, заметив мое любопытство, ревниво сдвинул брови и показал мне зажатые у него в руке щипцы.

— Здесь ничего нельзя трогать, — неприветливо сказал он. — Все это священно и требует к себе особенного духовного подхода. Даже эти щипцы священны. Если их вынести из алтаря, то могут произойти египетские беды.

— Какие это? — с ужасом спросил я.

— Самые разные, — ответил начальник шкафа. — В том числе огненные и кровосмесительные катастрофы. Знаешь, из-за чего случилась революция?

— Нет. А из-за чего?

— Из-за того, что Сталин украл в детстве из алтаря свечной огарок. Вот такой, — предъявил он мне маленькую, но до чего же опасную почерневшую свечечку. — Понюхай, чем пахнет?

— Гарью, — ответил я, внимательно прислушиваясь к ароматическим оттенкам, — и медом.

— Вот именно, — шепнул мальчик. — Если будешь вести себя хорошо и меня слушаться, то служба в алтаре будет для тебя медом, а если плохо…

— Чего вы там болтаете! — раздраженно прикрикнул на нас молодой священник, стоявший перед покрытым фиолетовой скатертью столом-монументом. — А ну, разойдитесь в разные стороны.

— Просто отец Александр сказал мне ему втолковать, — обиженно ответил мальчик священнику.

— Втолковал?

— Почти.

— Ну вот и хорошо. А теперь стойте смирно и молитесь, иначе быстро у меня все отсюда повылетаете.

Мальчик еще сильнее насупился, отвернулся в шкаф и начал что-то там шумно ковырять и перекладывать.

Я, наверное, больше часа простоял, крестясь и покачиваясь у стены, и до того задумался, что совсем отвлекся от службы. Я все думал о том, куда теперь угодит моя благоверная тетушка. Вообще она не очень проявляла себя в праведных делах. Прямо скажем, как-то чаще случалось заставать ее за совсем неправедными. Мало того, она еще и соблазняла меня. Да-да, соблазняла. Бывало, выйдет из ванной в одном полотенце вокруг туловища, зыркнет на меня через плечо и убежит на носочках, хихикая. Короче говоря, известно, куда пошла. Сейчас где-нибудь с чертями вместе хохочет над беднягами в котлах. Хотя кто знает, разное случается. Вот взять, например, случай с тем покаявшимся разбойником на кресте, ведь он, наверное, был не лучше нашей Серафимы, а в самый последний момент раскаялся и попал в Царство Небесное. Правда, Сима вслух тогда, кажется, не каялась. Но вы знаете, сколько человек может не дышать под водой? Минут десять или даже больше. Короче, у нее была еще масса времени все переосмыслить. Она, наверное, раз двадцать передумала, прежде чем у нее кислород в мозгах закончился. Так что все это большой-большой вопрос. И можно смело молиться ей. Если у кого-нибудь во время молитвы произойдет какое-нибудь чудо, то ее причислят к лику святых.

— Эй ты, новенький, уснул, что ли! — толкнул меня в плечо высокий незнакомый пономарь. — Не видишь, все идут слушать.

Я вышел за ним в боковые двери иконостаса и затесался в хор. Посередине храма стоял окруженный толпой прихожан священник. Перед ним была подставка для чтения стоя, и он о чем-то медленно и витиевато рассуждал. Потом закончил, сказав «аминь», и трижды пропел вместе с хором короткое песнопение. Свет в храме притушили, священнику подали свечку, и он начал читать житие Марии Египетской.

3

Суть жития была в том, что когда-то в одном монастыре на берегу реки Иордан жили монахи. И была у них традиция, что каждой зимой перед Новым годом они собирались в бане… Нет! Постойте. Это, кажется, было где-то в другом месте. Там было совсем по-другому. У монахов был обычай на время Великого поста уходить из монастыря в пустыню и там проводить время в одиночестве, питаясь тем, что под руку попадется. И вот был среди них монах Зосима. Старец был очень святой и считал, что никто его уже не может научить быть святей. Но вот как-то раз, когда он пошел странствовать по пустыне на время Великого поста, он забрел очень-очень далеко, туда, куда обычно монахи не забредали, и там, среди песков и жухлых пучков травы, он увидел очень загорелого, почти дикого человека. Личность была исхудалая, голая, вся изжаренная солнцем и на вид очень слабая. Старец Зосима обрадовался неожиданной встрече. Ведь он уже много дней не разговаривал с людьми и стосковался по общению. Поэтому он очень хотел поговорить с отшельником и попросить рассказать ему о себе. Но голый человек, как только увидел его, бросился наутек. Старец побежал за ним и начал кричать ему вслед и просить остановиться, но тот все убегал и убегал. Наконец старик выбился из сил и прекратил погоню. И вдруг он увидел, что странный отшельник тоже остановился и стоит от него вдалеке. Тогда Зосима начал просить его не убегать больше и рассказать о своей судьбе. И тут отшельник говорит буквально следующее: «Увы, святой старец Зосима, я не могу подойти к тебе, так как я женщина, а тебе как монаху нельзя смотреть на голую женщину. Но если ты дашь мне чем прикрыться, я согласна поговорить с тобой». Тогда старец Зосима отколол такую штуку: взял и оторвал нижнюю половину своей рясы, так чтобы только самому не оказаться совсем без прикрытия. Этот кусок он дал женщине, и она сделала из него себе повязку. Только они подошли друг к другу, как начало происходить что-то странное. Она упала к его ногам, и он тоже упал перед ней на колени. Она начала просить его о молитве, и он тоже начал, перебивая, просить ее о молитве. Тут она начала требовать благословения, и старец Зосима начал требовать у нее того же… И так далее, и так далее. Так они и препирались часа два, пока у обоих терпение не лопнуло. А было это потому, что оба считали

себя недостойными и каждый считал другого выше себя. В конце концов они встали, и отшельница сказала: «Ты, Зосима, священник. Тебе и давать благословение». «Ну что ж, так и быть», — согласился старец и благословил женщину. «А теперь расскажи мне о себе», — с облегчением сказал старик. Но та ему ответила: «Боюсь, это будет не очень-то веселая история, так как я ужасная грешница». Но старец Зосима упал на колени и начал ее упрашивать. Тогда женщина сказала, что расскажет только потому, что ей положено послушание. И вот она начала рассказывать, как давным-давно жила с родителями в Египте, но когда ей исполнилось двенадцать лет, убежала из дому. И тут такое началось! Короче, она стала заниматься не просто проституцией, а еще хуже. Потому что она даже деньги не всегда брала за это, только чтобы иметь как можно больше половых сношений. Она вообще считала, что жить стоит только ради этого. Конечно же, она была красавицей, такой же, как наша Сима, только волосы и глаза у нее были черные. Мужики на нее летели как мухи на мед. Так вот, она целых семнадцать лет только и занималась тем, что искала возможности переспать как можно с большим количеством мужчин. И вот как-то раз на берегу моря она увидела целую толпу мужиков, которые спешили на корабль. Тогда она остановила одного из прохожих и спросила, куда торопятся эти люди. Прохожий ответил, что они хотят плыть в Иерусалим на праздник в честь Креста Христова. Тогда она спросила, может ли она тоже поплыть. Он ей сказал, что если у нее есть деньги на проезд и еду, то она, конечно, может с ними плыть. На что девушка ответила буквально следующее: «Правду сказать, братишка, у меня нет ни того, ни другого, но я все равно поплыву, так как легко соблазню их всех и расплачусь с ними своим телом». Юноша рассмеялся и ушел, а она побежала к кораблю и затесалась в толпу ловких парней, помогавших загружать корабль. «Возьмите меня с собой, разве такая женщина, как я, может оказаться бесполезной для такого большого числа мужчин?» Юноши рассмеялись, глядя, какая она привлекательная и раскрепощенная, обрадовались и, недолго думая, взяли ее с собой. Не знаю, трудно вам или нетрудно представить, что происходило в пути, но думаю, что правильнее будет не представлять. Короче говоря, когда она добралась до Иерусалима, то и там устроила то же самое, а то и еще хуже, чем на корабле. Настоящий бордель!

Старец Зосима был настолько сердечным человеком, что не только не злился на женщину, что она рассказывает ему такие гадости, но и искренне ее жалел, так как понимал, что ей пришлось потом горько за все раскаяться. И вот как-то раз она по привычке бродила по улицам города, ища себе новую жертву среди паломников, и вдруг снова увидела кучу народа, стремившегося в храм на поклонение тому самому Кресту, на котором был распят Христос. Она обрадовалась новому поводу затесаться к мужчинам и пошла вместе с ними в храм. А возле дверей церкви была страшная толкучка, так как всем очень хотелось пробраться внутрь. И вот когда все проталкивались туда и невольно наступали друг другу на ноги, девушка веселилась и специально ради смеха пихала людей и толкалась локтями. Ну вылитая Сима! И вот когда она уже была на пороге храма, она вдруг заметила, что у нее не получается в него войти. Все, кто был рядом, входили, а ее словно не впускает какая-то невидимая сила. Тогда она вырвалась из толпы, передохнула на дворе и с новой силой ломанулась к дверям, но и в этот раз она словно в стену уперлась и у нее одной не получалось войти. И тут она поняла, что это из-за того, какая она великая грешница. Она почувствовала себя такой недостойной и тут же осознала, какие омерзительные поступки совершала всю свою жизнь. И тут ей стало так больно и страшно, что она разрыдалась и убежала в угол двора и стала там рыдать и просить о прощении. И тут она увидела над собой икону Божьей Матери и стала молиться ей и обещать, что если она вымолит у бога для нее прощение, то она до конца жизни будет исполнять все ее повеления. И вот тогда она перекрестилась и пошла в храм, и у нее не только получилось войти в него, но словно ее кто-то подхватил и пронес через толпу народа к тому самому месту, где лежал святой Крест. И тут она поняла, что с ней произошло настоящее чудо и что она теперь по гроб жизни обязана Божьей Матери, выбежала из храма, упала на колени перед иконой и разрыдалась, благодаря и обещая выполнять теперь все-все-все, что только Святая Мария ни скажет. И когда она просила, чтобы Матерь Божья дала ей свое повеление, она услышала, как кто-то сказал вдалеке: «Встань, перейди реку Иордан и обретешь великое успокоение». Она вскочила и с плачем побежала в сторону реки. Навстречу ей попался добрый мужчина, который сунул ей немного денег и сказал, чтобы она так не расстраивалась. На эти деньги она купила три хлеба и половину одного съела перед тем, как переправится через реку. И вот с тех пор она уже семнадцать лет скитается по пустыне, вымаливая у бога прощение. За это время одежды на ней совершенно износились, и она осталась голая под палящим солнцем и холодными ночными заморозками. Но и там грех не оставлял ее, до того он въелся за эти долгие годы распутства. Она страшно тосковала по разврату и красному вину, которое часто употребляла со своими мужчинами. Мало того, она еще любила петь различные похабные песенки, и эти песенки все эти годы лезли ей в голову, и бывало, ночи напролет она боролась только с тем, чтобы не начать их распевать на всю пустыню. Ах, бедная моя Симочка. Где ты сейчас поешь свои дурацкие песенки?

Старец, пока слушал печальный рассказ женщины, только и делал, что плакал, до того ему было жалко одержимую распутством душу. И вот спустя год старец поспешил вновь туда, где они познакомились. Но когда он пришел туда, ему показалось, что никого рядом нет. Он долго искал ее в окрестностях и очень расстроился, так как забыл во время последней встречи даже спросить, как ее зовут. И вдруг он наткнулся на ее мертвое тело. Она лежала на земле, прикрытая все тем же кусочком ткани, и возле нее было накорябано: «Здесь похорони, старец Зосима, недостойную рабу Божью Марию и непрестанно возноси за нее молитвы!» Всплакнув, он решил выполнить поручение похоронить ее. Но он был уже стар, и у него нечем было выкопать могилу. Он увидел какую-то палку и начал ею скрести иссушенную солнцем землю, но у него ничего не выходило. И вот когда старик уже весь измучился, он обернулся и обомлел от страха, так как рядом с телом умершей стоял громадных размеров лев, который лизал ноги покойницы. Старец, задрожав от страха, перекрестился и решил не двигаться. Но потом подумал, что сила святой покойницы сохранит его от хищника, и немного расслабился. И тут зверь неожиданно подошел к нему и начал ластиться как котенок — терся об него ушами и урчал, словно мурлыкал. Поняв, что они подружились, Зосима сказал льву: «Зверь, эта великая святая заповедала мне похоронить ее, а я уже старый и не могу выкопать могилу. Вырой ее своими когтями, и тогда мы похороним ее как положено». Лев послушался и начал копать передними лапами землю, пока не выкопал настоящую яму. Старец еще раз заплакал над маленьким измученным телом Марии, помолился за упокой, поднял на руки и предал ее земле. После этого он вернулся в монастырь и рассказал обо всем этом братьям-монахам. До этого никто ничего от него не слышал о Марии Египетской. Потом эту историю рассказывали и передавали из поколения в поколение, пока кто-то не догадался ее записать. Жаль только, что о дальнейшей дружбе старца Зосимы и льва предание церкви умалчивает. А можно было бы написать неплохую вторую часть.