До захода солнца
Шрифт:
Он кормил ее руками и ртом, продолжал проделывать все это, пока она также продолжала требовать, ненасытная, великолепная.
Через некоторое время его рука оказалась в ее трусиках, палец глубоко вошел и закружил, ее рот не отпускал его, дыхание было резким и сладким на его губах. Она была так глубоко погружена в свою потребность, что не могла сосредоточиться на поцелуе и почувствовать ощущение его языка у себя во рту. Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другой — крепко обхватила за спину.
—
Он убрал руку.
— Нет! — воскликнула она, потянувшись к его руке, обхватив за запястье, пытаясь вернуть его руку назад.
Ее крик резанул по нему, как лезвие. Он был неправ в том, что сказал ей накануне утром. Каким бы мучительным ни был ее крик, он пришел к выводу, что эта пытка для него была гораздо труднее, чем для нее.
Однако он выбрал свой путь и должен был продолжать свои усилия по ее укрощению. Она не знала, но он уж точно знал, что награда в конце будет стоить этой битвы.
— Ты будешь мне еще возражать? — спросил он, его голос был резким, не от гнева, а от сожаления.
Ее затуманенные глаза изо всех сил пытались сфокусироваться на его лице.
— Люсьен.
— Ты будешь мне еще возражать?
Он наблюдал, как туман рассеивается, его слова наконец дошли до нее, недоверие затопило лицо, быстро сменяясь гневом.
— Я, черт побери, ненавижу тебя, — прошипела она, но даже несмотря на свою ярость, ее бедра искали его, ее тело было возбуждено, борясь с желанием.
Люсьен нетерпеливо вздохнул.
— Приму это как отрицательный ответ.
— Ты чертовски прав, это «нет»! — огрызнулась она, и ее тело безуспешно дернулось в его объятиях.
После этой неудачной попытки высвободиться, она издала яростный, сдавленный крик.
— Лия, ты можешь покончить с этим сейчас, — сказал он ей.
— Иди к черту! — вспылила она.
— Ты хочешь, чтобы мой рот был на тебе? — спросил он.
— Иди к черту! — повторила она.
— Ты хочешь, чтобы я был внутри тебя?
Она замерла и закричала:
— Иди к черту!
Он перекинул бедро через ее ноги и прижал ее движущееся тело. Запустив руку ей в волосы, он положил ее лицо себе на шею, лицом вниз.
— Ты очень упрямая, зверушка, — пробормотал он в макушку.
Ее тело сильно изогнулось, а затем обмякло.
Она замолчала. Он крепче прижал ее к себе.
После долгих секунд он тихо сказал:
— Я скоро уеду.
Она молчала.
— Пока меня не будет, если ты прикоснешься к себе, Лия, я узнаю, и мне придется разобраться с этим.
Он слышал, как участилось ее сердцебиение, но ее тело лишь на мгновение напряглось, прежде чем она подавила свою реакцию.
— Ты меня понимаешь? —
Она продолжала молчать.
— Лия, я спросил, ты меня понимаешь?
— Да, — процедила она сквозь зубы.
— Я вернусь в десять. Мы выйдем сегодня вечером. Я хочу, чтобы ты была готова.
Она ничего не сказала.
— Лия, когда я говорю с тобой, хочу услышать от тебя подтверждение моих слов.
— Я буду готова, — выпалила она.
— Я хочу, чтобы ты надела черное платье.
Она издала сердитый звук, но прошептала:
— Я надену черное платье.
Его рука переместилась с ее головы на подбородок, подняв его большим пальцем, чтобы оставить на ее губах мягкий поцелуй.
Затем он оставил ее в постели и пошел в душ.
После того как выключил воду и вышел из душа, он потянулся за полотенцем, но во внезапной тишине услышал.
Он вскинул голову и склонил набок.
Тихо, скорее всего, приглушенно, уткнувшись в подушку, он услышал ее рыдания.
Боже правый. Он сломил ее.
Он, бл*дь, сломил ее.
Он сделал огромный шаг к ее укрощению.
Он ожидал, что в этот момент почувствует восторг.
Вместо этого его глаза встретились с отражением в зеркале, и он прорычал низкое, медленное, мучительное «Бл*дь».
Вечером, когда он вернулся домой ровно в десять, открыл дверь из гаража на кухню, обнаружил Лию, поджидающую его на кухне.
Ее волосы были зачесаны назад, спадая массой локонов на обнаженную спину. Она не носила драгоценностей, потому что у нее их не было.
Они ей были не нужны.
Платье было эффектным, элегантным и соблазнительным. Атласные босоножки на шпильках баклажанового цвета с ремешками были изящными, сексуальными и значительно удлиняли ее и без того высокую фигуру, делая ее поразительной, как он подозревал, для любого другого мужчины, кроме Люсьена, даже пугающей. Ее макияж был дымчатым и драматичным, усиливая загадочность ее потрясающего… невыразительного лица.
Ее глаза встретились с ним, и в них не было ни вспышки, ни смешинок, ни радости, они были совершенно пустыми.
— Привет, дорогой, как прошел твой день? — спросила она, будто была роботом, и эту фразу ей вложили в память, настроив воспроизведение в соответствующее запрограммированное время.
Внезапно разозлившись, он остановился в пяти футах от нее и скомандовал:
— Иди сюда, Лия.
Без колебаний она подошла к нему.
Он напрягся от ее нехарактерной уступчивости.
— Обними меня, — продолжал он.
Она обняла, как он потребовал, но ее глаза оставались на его горле.
— Посмотри на меня, зверушка.