Добро Наказуемо

Отян Анатолий

— Теперь слушай, — сказал, Костя, — забудь, что в твоей жизни существовал шеф и всё связанное с ним. Ты понял?

— Да.

— Ты никому не говорил, что приезжал шеф?

— Нет, — сказал Ефим и вздрогнул, вспомнив, что проболтался Марине.

— Отвези меня в город.

— Куда в город?

— На Ostbahnhof — Восточный вокзал.

Выгрузив Костю на станции метро, Ефим решил поехать к Жанне, дом которой находился рядом. Жанна возилась на кухне и обрадовалась приходу Ефима.

— Ты чего такой мрачный?

— Не знаю.

— Сейчас покушаем картошечки, выпьем «Горбачёва», и всё встанет на свои места.

— Да мне нельзя сейчас пить. Нужно к двадцати трём сорока экипаж

везти в Flughafen.

— У меня для тебя есть другое средство, — и она полезла в сумочку и достала из неё пакетик с таблетками.

— На, проглоти одну, не запивай.

— А что это?

— Экстази. Безобидный наркотик, повышающий тонус.

— Так и наркотик нельзя, — неуверенно протянул Ефим.

— Дуракам ничего нельзя. А умным одна-две таблетки не помешают.

Они без запаха, и прибор их не берёт. Много нельзя. Проглотил?

— Да. Садись, будем кушать.

Действительно, у Ефима появилось игривое настроение, он врубил музыкальный центр, и под поп музыку вышел на средину комнаты, задвигал в такт ей телом, в общем, развеселился. Затем Жанна затащила его в постель, они занялись любовью и изнеможённые уснули.

Проснулись поздно вечером. Ефим чувствовал какой-то неприятный привкус во рту, и сказал об этом Жанне.

— Ничего, так вначале бывает. Я тебе дам ещё одну таблетку, и тебе захорошеет. Только ты езжай осторожней, не гони.

— Да что я, пацан, что ли.

Он проглотил таблетку и поехал в гостиницу за экипажем. По дороге он много болтал, и один из пилотов ему сказал:

— Шось ты, Фима сегодня такой весёлый? Выпил, чи шо?

— Не чи шо, а бабу трахнул, — ответил Ефим, и пилоты засмеялись.

— Это как раз и есть "чи шо".

Ефим выгрузил пилотов в аэропорту и поехал домой. Он вспомнил, что теперь свободен от всяких обязательств перед шефом, что у него есть неплохая женщина, которой он ничем не обязан, что он свободная птица и всё ему ни почём. Автобан был свободен и Ефим нажал на педаль газа. Стрелка спидометра стала подниматься кверху и скорость ещё больше пьянила. Ефиму чего-то ещё не хватало. Он включил приёмник, и когда тот автоматически выбрал поп музыку, запел во весь голос. Его автобус влетел в город, и стал обгонять редкие автомобили. Ему гудели вслед, а он мчался по Кеннеди алее, посылая их подальше и давил на газ. Дорога раздваивалась: налево вела на главный железнодорожный вокзал, а вправо через Заксенхаузен к ZOO.

Ефим поздно заметил, что нужно поворачивать и резко повернул руль вправо.

Водители ехавших сзади машин, увидели, как автобус на бешенной скорости врезался в железобетонный столб, стоящий на развилке, сломал его, сплющился в гармошку, и остановился. Столб упал на автобус, смял и расплющил его сверху. Уличное освещение погасло и стала образовываться пробка из автомобилей. Через несколько минут завыли сирены полицейских машин и скорой помощи, пробивающихся к месту катастрофы. Спасать было некого. Водитель был прижат рулём к спинке сиденья, и сверху придавлен к сидению столбом. Полиция пустила весь транспорт через жд вокзал, оставив таким образом место для техники, необходимой для ликвидаций последствий аварии, прибывшей через десять-пятнадцать минут. Краном подняли столб, гидродомкратом разжали автобус кверху, гидравлическими ножницами разрезали стойки и вынули изуродованное тело из автомобиля. Труп положили в чёрный полиэтиленовый мешок, застегнули застёжку-молнию и увезли в морг. Через три часа проезжающие мимо водители не видели никаких следов катастрофы. Столб, установленный вместо сломанного стоял на своём месте, а улицы полностью освещались. И только отсутствие цветов вокруг столба и пару новых бордюров, могли сказать наблюдательным водителям,

остановившимся у светофора, что здесь производились какие-то работы.

Всё это случилось ночью под пятницу, и полиция, уточнив, что Соколов прибыл по программе еврейской эмиграции, обратились в Гемайду в надежде разыскать его родственников. В социальном отделе Гемайды вспомнили, что он приводил свою тётку, приехавшую из Одессы и сообщили полиции её адрес. Полицейские сотрудники поехали к тётке, сообщили ей о гибели племянника, и сказали, что она нужна для осмотра квартиры. Слишком его гибель походит на самоубийство, и они надеются, что найдут какую-то записку от погибшего. Тётка завыла, её успокаивали, но бесполезно. Она плакала и причитала в машине пока они её везли на квартиру к Соколову. Ключи, найденные в кармане погибшего водителя подошли к замку, квартиру открыли, осмотрели внешне, и спросили Соколову, не желает ли она поехать в Гемайду, потому что дальнейшая забота о похоронах ложится на неё. С Фаины взяли расписку за ключи и отвезли в Гемайду.

Из Гемайды позвонили на еврейское кладбище и там сказали, что труп им уже привезли и похоронить можно будет в понедельник в три часа дня, но родственники обязаны обеспечить десять мужчин, чтобы можно было отпеть усопшего. Когда об этом сказали Фаине, она растерялась.

— Где же я возьму десять человек, да ещё мужчин?

— Поезжайте к ZOO, там на улице Рёдербергвег есть высокий дом, обратитесь к господину Эфрони, он Вам всё организует. Но придётся людей отблагодарить.

— Понятно, а как же иначе.

Фаина всё делала автоматически, она ещё не осознала, что погиб её любимый племянник Фимочка. Она поехала по указанному адресу и высказала Эфрони свою просьбу.

— Это Вам будет стоить пятьсот марок.

— Сколько? — перепугалась Фаина.

— Пятьсот. Должен же я дать каждому по пятьдесят марок. Я же не себе их беру.

— Хорошо, хорошо, только у меня сейчас нет таких денег. Но Вы не волнуйтесь, я отдам.

— Деньги привезите завтра или в крайнем случае в воскресенье.

— Хорошо, спасибо Вам.

Фаина ехала в трамвае и думала, где она возьмёт деньги, если Фима ей оставлял только на еду. Она пересела на другую линию и поехала к Фиме домой, в надежде найти у него какие-то деньги. Она сначала осмотрела всю кухню, помыла засохшую посуду, выбросила заплесневевшие продукты и перешла в спальню. Первое, что ей бросилось в глаза, это Фимочкин свитер, который она ему связала из мохера, купленного на толчке. Мохер стоил очень дорого, но Фаина так хотела сделать приятное племяннику, что вбухала в него месячную зарплату. Фима несколько зим подряд носил его не снимая, и Фаина, когда видела в нём племянника, была наверху блаженства. Сейчас она вынула свитер из шкафа и на неё пахнуло таким родным запахом, что она приложила свитер к лицу и долго горько плакала, поливая мохер слезами.

Немного успокоившись, Фаина возобновила поиски и нашла пакет с деньгами. Она принялась пересчитывать деньги, сбивалась, повторяла, записывала отдельные пачки и, наконец, когда сумма сошлась несколько раз, остановилась, сложила деньги, отложила пятьсот марок для Эфрони и стала думать — откуда у Соколова такие деньги? Она поняла, что здесь её квартира, её компенсация за вынужденную эвакуацию, её отчисления от месячной социальной помощи и ещё какие-то деньги, наверное заработанные. Для Фаины это было несметное богатство, но зачем оно ей нужно сейчас, когда нет Фимочки? И Фаина опять плакала и плакала. Наконец она посмотрела в окно и увидела, что уже стемнело. Она не знала, что делать с деньгами: взять с собой — страшно, а вдруг её ограбят, оставить — могут обворовать квартиру и она решила остаться ночевать здесь.