Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
Зря зарекался… Фотография лишь вывела его на новую стартовую прямую — он заболел кино.
И опять пошли съемки, проявочные бачки с реактивами, нетерпеливое дрожание над сохнувшей пленкой…
Как-то, насмелившись, Якушев отнес несколько минутных этюдов на местную телестудию. И был по настоящему счастлив, когда спустя неделю его кинозарисовки прошли заставкой прогноза погоды.
Скопив денег, со временем он приобрел видеокамеру. Но теперь, работая на профессиональном уровне, он не только получал внутреннее удовлетворение —
Наставшие рыночные времена расплодили волков, а где волки — там грызня, разборки, кровь. Превратившись в криминального репортера, не связанного по рукам мнением начальства или недовольством правоохранительных органов, он сам находил свои сюжеты и своих героев. Репортажи его отличались остротой и жесткостью, готовясь к очередной «операции», он уже редко обходился одной видеокамерой. В арсенале его были и запрещенные законом способы добычи информации…
Разгромные статьи с шокирующими порой фотографиями время от времени появлялись в областных газетах. По городу ползли слухи о пронырливом журналисте Якушеве, который знает все и обо всех, и потому опасен, как заграничный папарации. Редакторы СМИ, включая телестудию, разросшуюся за годы до солидной телекомпании, звали его в штат. На предложения Якушев отвечал вежливым отказом: свобода дороже денег.
Перебравшись в Москву, он и там занялся прежним промыслом, благо спрос на криминальную продукцию не ослабевал. Но столичная братва оказывалась круче, и несколько раз заставала Якушева в «засадах». Его крепко били, засвечивали пленку, топтали кассеты…
А осенью приключился путч, и Якушев сломя голову полез в пекло.
Его опять лупцевали. И защитники Белого дома, считая президентским лазутчиком, и те, кто готовился к штурму Парламента — приняв за мятежника. У Останкино он в кровь разбил лицо, успев залечь на асфальт за мгновение до ожесточенной стрельбы.
А спустя трое суток в редакциях крупнейших изданий появлялся юркий худощавый мужчина со следами побоев на лице и предлагал фото, от беглого просмотра которых мурашки бежали по коже: защитник демократии добивал из автомата раненого мятежника (следующий выстрел предназначался Якушеву, неосмотрительно вылезшему с камерой из своего укрытия). Или же штурмовики, застывшие в строю перед атакой, вскинувшие перед командиром руки в нацистском приветствии…
Отснятые видеокассеты и снимки с комментариями за хорошие деньги скупило московское бюро агентства «Рейтер», а после и предложило сотрудничество.
Первое время он работал с агентством внештатно, но уже не в свободном поиске как раньше, а по конкретному заданию. Спустя год ему сделали официальное предложение.
Якушев колебался недолго: свобода свободой, а деньжата на поддержание штанов всегда нужны. Точку в сомнениях поставила сумма гонорара, естественно в долларах. Сумма по российским меркам очень даже приличная.
Он подмахнул контракт, и с витиеватой подписью
И снова встречи, съемки, интервью, перегон отснятого… В рабочей суете он почти забыл о личной жизни, а годы шли, и ему было уже почти тридцать.
Но и на личном плане как-то незаметно выровнялось. В бюро он познакомился с Викой, работавшей корректором, и два месяца их романа, прерываемого краткосрочными командировками, навели его на мудрую мысль — пора остепениться и обзавестись семьей.
… От вчерашнего его сбивчивого признания Вика слегка обалдела, но, в конце концов, обещала подумать. И после волшебного вечера при свечах под тихую музыку и молдавское вино — телефонный звонок поднимал его (рубль за сто), в очередную командировку.
Сергей Лукьянов — сутуловатый, с невыразительным лицом, работал на компьютере за рабочим столом, заваленным ворохом нужных и ненужных бумаг — творческий беспорядок, присущий хоть районной малотиражке, хоть солиднейшему агентству.
Утреннее солнце, игнорируя матерчатые жалюзи, заглядывало в кабинет, отблескивая в круглых лукьяновских очках.
Не дожидаясь приглашения, Виктор уселся за стол, налил стакан минералки и с жадностью осушил. Похмельный мандраж все еще пробирал его.
Шеф бросил на него из-под очков внимательный взгляд и отвернулся от монитора.
— Дома еще не засиделся?
— Не-а, — с детской непосредственностью ответил Якушев, догадываясь, к чему он клонит.
— Есть работенка!
— Я так и понял… Когда выезжать?
— Ты не спрашиваешь, куда?
Якушев притворно вздохнул:
— Партия сказала — надо!..
— О-кей, — шеф хмыкнул и тут же посерьезнел. — Вчера звонил Варанов. Возникла поблемка. Говорит, подвернул ногу, требует срочной замены. Вроде как даже в больницу собирается ложиться.
Варанов — спецкор, откомандированный в начале месяца на Кавказ освещать тамошние события. Якушев толком его не знал. Столкнулся однажды в дверях, извинился… Вот и все знакомство. Наглый и скользкий как угорь парень ему сразу не понравился. В бюро поговаривали, что папа Варанова — крупный московский чиновник — пригрел для отпрыска местечко исключительно благодаря связям. Молодой с грехом пополам вытянул журфак МГУ, как журналист представлял собой полнейший ноль, с чрезмерным избытком самолюбия…
— Подвернул, значит? — машинально переспросил Якушев. — Бывает… Да, хотел спросить, он работал по аккредитации?
Шеф иронично улыбнулся и снял с носа очки.
— Работал… Сидел в Моздоке, гнал непроверенный материал из генеральских источников. А те ребята ушлые, дезу пускать горазды… Мне нужна объективная информация, какой бы она ни была. И не только из официальных кругов. Ты, Виктор Петрович, спец в таких делах. Собирайся. Скатаешься недельки на две, а там… видно будет.