Добро пожаловать в Купер
Шрифт:
Как только они уходят, входит Новичок, и я услужливо протягиваю руки, чтобы он надел на меня наручники. Меня выводят в коридор и ведут по нему до конца, где я еще несколько минут сижу на дешевом пластиковом стуле, пока он заполняет какие-то бумаги в дежурном отделении. За застекленной дверью я вижу парковку, а за ней – Мейн-стрит. Отсюда недалеко до Пайн-Ридж. Интересно, насколько легко было бы от них там оторваться. Затеряться в густом подлеске. Конечно, чтобы добраться до леса, мне понадобится машина. И проблема с наручниками остается. Но для начала это уже кое-что.
Новичок
Камстейн и Табби выходят из мужского туалета и направляются к стеклянной двери, ведущей на улицу. Слышу, как один из них смеется, потом меня обдает прохладным воздухом, и я едва не срываюсь, едва не бегу за ними. Новичок ведет меня по другому коридору и через какие-то двойные двери. По пути мы встречаем нескольких полицейских, но вообще здесь тихо. Спускаемся по ступенькам и идем вдоль камер. Все, кроме моей, пустые. Зарешеченная дверь закрывается, щелкает замок, и я протягиваю руки, чтобы Новичок снял наручники. Ключи висят на металлической цепочке, пристегнутой к ремню, с правой стороны.
Глава 7
Я даже не понял, что заснул, пока не проснулся. Растянулся на кровати в рубашке и штанах. Не помнил, как добрался домой. Часы показывали 5:26. Полупустая бутылка «Джентльмен Джек» на прикроватной тумбочке подсказала, что я на время отключился.
Я сел, выглянул в окно – там было темно – и в какой-то миг между сном и явью почувствовал, что все еще может обернуться к лучшему.
Я высвободил ноги из-под спутанных простыней. Ее фотография лежала на полу лицом вниз.
Рейчел.
Я наклонился за ней, и в животе у меня все перевернулось. Она улыбалась мне, как тем теплым летним вечером. Уголки немного помялись, но ничего страшного. Я разгладил фотографию, как мог, встал, чтобы поставить ее рядом с бутылкой, и обнаружил там мое запасное оружие. Курносый револьвер «Таурус 850» с полным барабаном.
Я сунул его в карман. Положил фотографию на прежнее место. Рейчел не любила оружие, ей не нравилось, что мне придется его носить, что оно появится у нас в доме. Я придерживался едва ли не противоположной точки зрения. Нет, я не был увлечен оружием, не ходил по выходным в оружейные магазины и не просил дать мне подержать «Магнум».
Я уважаю оружие, но и только. Если ты носишь его каждый день, было бы странно относиться к нему иначе.
Так или иначе, Рейчел не любила оружие. Это было нормально, но в любом случае для меня не имело значения. Она, конечно, это понимала. Понимала, что у меня должно быть оружие, что я должен носить его на работе, а дома хранить в безопасном месте. Такой у нас был уговор. Носи его на работе. Дома держи в безопасном месте. Зачем оружие, когда садишься ужинать?
Хотя в кино все показывают именно так. Детектив возвращается домой после долгой смены и вешает кобуру на спинку кухонного стула. Так же просто, как пальто. Конечно, некоторые так и делают. Мы предпочитали пользоваться сейфом. Рейчел говорила: хуже, чем если бы я воспользовался оружием, будет только если кто-то вломится к нам в квартиру
А вот против складного ножа она ничего не имела. Я сам никогда толком этого не понимал, но у нее был какой-то особенный склад ума. Она купила его мне на наше первое совместное Рождество, вскоре после того, как я начал работать в ночную смену, да еще и в одном из самых сомнительных районов города. Анакостия – далеко не лучшее в Ди-Си место.
Рейчел сказала: она хочет чувствовать, что помогает меня защитить.
Мило.
Окей.
На чем мы остановились?
Ах да.
После того пьяного вечера в «Стингрейз» наступила среда.
Я зевнул и потянулся. Встал и сунул нож в другой карман. За те три года, что он был у меня, я воспользовался им всего пару раз – чтобы порезать яблоко, – и меня это вполне устраивало. Прошло так много времени, и теперь он стал просто вещью, которую я носил с собой. Ключи, бумажник, складной нож. Я сомневался, что когда-нибудь им воспользуюсь.
Откуда-то из-под простыней звякнул телефон. Это пришло сообщение от Джо.
Жду на улице.
Я снова достал «Таурус» и повертел его в руках. Они почти не дрожали. По крайней мере не так сильно, как можно было ожидать. Я подошел к окну, увидел незнакомую машину, припаркованную на другой стороне улицы, и навел на нее револьвер. До сих пор помню, как звякнуло стекло, когда его коснулся ствол. В комнате было темно, поэтому я знал, что он меня не видит. Если бы я счел, что смогу в него оттуда попасть, то, возможно, и выстрелил бы.
Надо понять, что соображал я тогда не очень хорошо. По этой части у меня и сейчас еще остались проблемы. Во мне всегда была склонность к насилию, но я из тех, кто может обратить эту склонность и на самого себя. Взвел курок, сунул в рот ствол… Если нет причин этого не делать, то и отчаянная идея начинает казаться нормальной.
Но сдаваться – не в моем стиле. Может быть, во мне и есть стремление к саморазрушению, но при этом я еще и лицемер. Кроме того, пуля – это слишком прямолинейно. Я бы предпочел бутылку.
Снова звякнул телефон.
Надо поговорить.
Я посмотрел на Рейчел. Часы показывали 5:31. Я все еще чувствовал запах апельсина – стойкий, как губная помада на воротничке. Мне нужна была причина снова начать жить дальше, и, возможно, теперь она у меня появилась.
Чтобы дальнейшее повествование имело хоть какой-нибудь смысл, мне придется поделиться с вами кое-чем из предыстории. Джо сказал, что знает, что произошло в Ди-Си, и вы, полагаю, тоже знаете. По крайней мере вы так думаете. Может быть, основные факты. Отлично, у вас целое досье или что там еще. Только это не все. Это – не я.
Как я уже упоминал, в Ди-Си я работал в отделе убийств. В юго-восточной части города, в районе под названием Анакостия. Уровень преступности там высокий, и, как кто-то однажды сказал мне, на этот район приходится почти половина убийств в столичном округе. Не буду спорить. Стрельба из машин, детская проституция, наркоманы поджаривают своих детей в микроволновках и режут друг друга за пару монет. Такой у нас был участок. У меня и моего напарника Айзека. Темные закоулки, куда люди приходят умирать. Вот чем мы жили, чем дышали. Вот что мы впитывали всей кожей каждый проклятый день.