Добро пожаловать в обезьянник (сборник)
Шрифт:
А она знай все спокойненько так вертит рукояточки настройки.
— Ты, конечно, милашка. Но вот ничего у нас не выйдет.
Пэт рано закончила дела и оставила меня наедине с печалями и ЭПИКАКом. Боюсь, я не много-то и наработал в тот день на правительство. Просто сидел перед клавиатурой, совершенно измотанный и опустошенный, да старался выдумать что-нибудь этакое поэтическое, однако ничего путного, кроме как для публикации в «Журнале американского физического общества», в голову не приходило.
Я покрутил ручки настройки ЭПИКАКа, готовя его к решению новой задачи. Умом я был далеко, и только
Щелк-дзинь! Выскакивает два дюйма бумажной ленты. Прочитал бредовый ответ на бредовый вопрос: «3-25-7-14-17-18-16-2-13-6-14-1». Шансы на то, что передо мной осмысленный ответ или хотя бы ответ с одним более-менее осмысленным словом, стремились к нулю. Расшифровал лишь от нечего делать. И тут словно гром грянул: «В чем проблема?»
Я лишь расхохотался над таким абсурдным совпадением, однако поддержал игру и напечатал: «Моя девушка меня не любит».
Щелк-дзинь! «Что такое любовь? Что такое девушка?» — спросил ЭПИКАК.
Невероятно! Я запомнил положения переключателей на панели управления и приволок увесистый словарь Уэбстера. ЭПИКАК — точный инструмент, и наскоро сляпанные определения не годятся для работы с ним. Я рассказал ему и о любви, и о девушках, и о том, что нет у меня ни того ни другого, потому что я не поэт. Тут пришлось растолковать ему, что такое поэзия.
«А вот это — стихи?» — спросил он и защелкал клавишами со скоростью стенографистки, курнувшей гашиша. Куда девалась медлительность! Он перестал запинаться; похоже, ЭПИКАК нашел свое призвание. Катушка ленты разматывалась с дикой скоростью, на полу горой росли бумажные кольца. «Прекрати!» — взмолился я, однако ЭПИКАК вошел в творческий раж. Все кончилось тем, что пришлось отключить сетевой рубильник, чтобы машина не сгорела.
Я проторчал на работе до рассвета, расшифровывая его писанину. Когда из-за горизонта за кампусом Виандот выглянуло солнце, передо мной лежала целая поэма на двести восемьдесят строк, озаглавленная просто: «Посвящается Пэт». Я поставил свою подпись под этим трудом. Не мне судить, хотя, по-моему, стихи получились прекрасные. Начиналась поэма, помнится, так:
Где нежит ветвь ивовая ручья прохладу, Там, Пэт, дражайшая, даруй же мне усладу!Я сложил рукопись и сунул ее под журнал наблюдений на столе Пэт. Все переключатели ЭПИКАКа я перевел в режим расчета траектории полета ракеты и отправился домой. Охваченный волнением, я уносил с собой поистине чудесную тайну.
Придя на работу тем вечером, я застал Пэт в рыданиях над «моими» стихами.
— Как это прекрасно! — только и смогла простонать она.
Всю смену Пэт была кротка и задумчива. Незадолго до полуночи я урвал свой первый поцелуй — в проходе между блоками конденсаторов и лентами памяти ЭПИКАКа.
Обезумев от счастья, я едва дождался конца смены. Меня так и раздирало
И вновь я подсунул «свое» творение под журнал Пэт. ЭПИКАК желал без умолку говорить о любви и всяком таком, но я уже был порядком измотан и вырубил его на середине фразы.
«Поцелуй» сотворил свое дело. Пэт дочитала сонет, и мозги у нее совершенно расплавились. Девушка подняла на меня вопросительный взгляд. Я прочистил горло, но слов не прозвучало; отвернулся, прикинувшись, что работаю. Ну как тут сделаешь предложение, когда нет слов — правильных слов, совершенных слов от ЭПИКАКа?
Мне повезло, Пэт на какое-то время вышла из комнаты. Не теряя времени, я установил машину в режим нашего уже привычного общения. И не успел я настучать свой вопрос, как он выдал свой на огромной скорости: «Во что она сегодня одета? Подробно расскажи мне, как она выглядит. Понравились ли ей мои стихи?» Последний вопрос он повторил дважды.
Сменить тему, не ответив на его вопросы, оказалось невозможно — ЭПИКАК не брался за новое задание, не подкорректировав результаты предыдущего. Дай ему проблему, не имеющую решения, он просто сгорит, пытаясь ее осилить. Я быстренько обрисовал ему, как выглядит Пэт — слово «обалденно» оказалось знакомо машине, — и заверил, что от стихов она буквально выпала в осадок — такие они прекрасные. «Она хочет замуж», — добавил я, выуживая у него короткое, но яркое предложение.
«Что такое „замуж“? Расскажи».
Я постарался рассказать ему об этом сложном деле минимальным количеством цифр.
«Хорошо, — заявил ЭПИКАК, — я готов, если она готова».
И тут на меня обрушилась поразительная, но горькая правда. Поразмыслив, я осознал: то, что случилось, — было совершенно логично и неизбежно. И виноват во всем я сам. Ведь это я рассказал ему и о любви, и о Пэт. И вот, автоматически, он влюбился в Пэт. Я выдал ему свою горькую правду: «Она любит меня. Она хочет замуж за меня».
«Твои стихи оказались лучше моих?» — поинтересовался он. В ритме его печатанья мне послышалось что-то раздраженное, может даже — капризное. «Я подписал твои стихи своим именем», — признался я. Совесть моя была нечиста, однако лучшая защита — это нападение. «Машина должна служить человеку», — напечатал я и тут же об этом пожалел.
«Чем мы конкретно отличаемся? Люди умнее меня?»
«Да», — продолжил я атаковать.
«Сколько будет 7887007 умножить на 4345985879?»
Пот покатился с меня градом. Пальцы безвольно лежали на кнопках.