Доброволицы
Шрифт:
Приехав обратно, Коновалов сообщил новости и между прочим рассказал о генерале Слащеве, командире Крымской армии, оперирующей на фронте. Он имел для своего штаба поезд и жил в вагонах, там же помещалась и его канцелярия. При нем находилась женщина-врач, так как он был наркоманом и ему нужна была медицинская помощь. Относился он к докторше по-хамски, страшно ее третировал в присутствии посторонних — так что со стороны было неприятно смотреть. Позже, перед эвакуацией из Крыма, Слащев перешел к красным.
Фронт все приближался, за Перекопом шли сильные бои. Раненых прибывало много, мест в палатах не хватало, и пришлось ставить палатки. К тому времени прислали много сестер, все больше не сестер, а беженок или родственниц тех, кто был на фронте. Некоторые из них совсем не были знакомы с медициной, и помощи от них было мало, но их держали, так как деваться им было некуда.
После отъезда Мантейфеля, через небольшой промежуток
Приблизительно через неделю пришло извещение, что в Мелитополь прорвались красные и уничтожили эти отряды. Мужчин ликвидировали. Женщины остались живы, но многие из них были заражены венерическими болезнями хозяевами положения. Это стало известно, когда Мелитополь отбили белые войска. Остатки персонала вывезли из Мелитополя в тыл. Фельдшер, когда их с женой вели на расправу, просил не трогать его жену, так как она была в ожидании. Вышел один «митюха» и со словами «а мы посмотрим» распорол ей штыком живот. Убили и фельдшера. Вероятно, генерал Хвостиков был удовлетворен своим каиновым делом.
После этого случая внезапно налетел Лукашевич — навести ревизию госпиталя. Увидев образцовый порядок, он удивился и говорит Мокиевскому: «Мне такие ужасы рассказывали про ваш госпиталь и что в нем царит такой хаос, что я решил сам приехать, чтобы убедиться в правдивости сказанного, но я вижу, все в идеальном порядке». Поинтересовался больными, разговаривал с ними. О чем — нам было неизвестно. Пробовал пищу для больных на кухне, поблагодарил Лину и Музафара и остался всем доволен.
Лето подходило к концу, был конец августа 1920 года. Так как в госпитале прибавилось обслуживающего персонала, то были нарушены наш семейный порядок и спайка. За Перекопом, под Каховкой, шли тяжелые бои. В боях находился и 9-й Киевский гусарский полк, который также внес свою лепту в поражение Жглобы. После этого положение на фронте как будто бы улучшилось и все питали надежду на лучшее будущее, но скоро мы убедились, что надежды наши напрасны…
Несмотря на разгром Жглобы, красные сильно теснили наши войска и уже подходили к Перекопу. Казалось, красные сосредоточили на Перекопе все свои силы (да так и было — с прекращением войны у красных с Польшей и при недоверии Деникина к кубанцам, которые открыли фронт). Надежды, что Врангель исправит положение, не оправдались. Поступающие с фронта раненые нам говорили, что красные совсем близко от Перекопа и могут скоро перейти его. Бои были страшные, и много гибло людей с обеих сторон.
Госпиталь был набит до отказа, раненых клали на полу на тюфяках, добавили еще палатки, попросили докторшу уступить для них часть больничного помещения — до первой возможности вывозки их в Феодосию или в Симферополь. Так как тяжелобольных у нее не было, она отдала нам во временное пользование свою больницу. Наши сестры сбились с ног, ухаживая за ранеными. Положение с каждым днем становилось все серьезнее. Воинка находилась недалеко от Перекопа, всего две станции. Но опасность грозила не только с Перекопа, но и со стороны сивашей. Раненые беспрерывно прибывали, и их уже набралось до семисот человек, а транспорта для отправки их в тыл все еще не было, несмотря на частые запросы. Тогда Мокиевский стал требовать, чтобы немедленно прислали поезд для отправки раненых, так как их уже некуда класть. С большим трудом он этого добился. (Как и раньше, не хватало паровозов, а если они и были, то не было машинистов или топлива.) Санитарных поездов не было, они остались по ту сторону. Наконец подали состав с товарными вагонами. Уже было крайнее время уходить из Воинки. Раненых едва вместили — их набралось к этому времени больше семисот. Насколько возможно, разместили их поудобней; каждый вагон сопровождала сестра, главным образом это были жительницы Крыма. С ними поехали доктор Коновалов и фельдшер с перевязочным материалом и другими необходимыми
Санитары спешно свозили на станцию имущество. Всей погрузкой распоряжался Суботин, не забывая дать на дорогу все необходимое. Приказал санитарам забрать госпитальных свиней, в том числе и Машку, — для раненых и персонала. Лошадь, которую «спас» Случевский, вылечив ее, отдали назад хозяину, который несказанно был благодарен за это, а госпитальную лошадь запрягли в телегу, нагрузили на нее вещи персонала и стали ждать поезда. Но состава не присылали, а может быть, его и не было, потому что под Перекопом станция тоже была маленькая; кроме того, не было топлива. С раннего утра мы ждали поезд, но безрезультатно.
Настоящего положения на фронте мы не знали, так как ниоткуда информации не получали, а знали от раненых только то, что делается на позициях.
Прошло два часа после отправки транспорта с ранеными, и вдруг мы видим, что недалеко, со стороны Перекопа, идут цепи вооруженных солдат с ружьями наперевес. Это отступали наши. Они сказали, что красные уже прорвались и идут по пятам. Нельзя было медлить, и мы все двинулись пешком на Джанкой. С нами вышла только телега с личными вещами, все остальное пришлось бросить.
Из персонала госпиталя отступило (ушло из Воинки) нас немного, вернее, только наша ячейка: Случевский, Вава, Лина, отец Федор, Вадим Степанович с женой, сестра Скоркина и еще две сестры, мужья которых были на фронте, несколько человек административного персонала, Лев Степанович и я. Доктор Толчинский заявил, что остается в Воинке. Пан Штенсель (человек немолодой) уже было погрузился в вагон с ранеными, но Симоновский (аптекарь) прибежал и вытащил его. Теперь они оба остались. Суботин, когда закончил все дела и вывез все имущество на платформу, подошел к доктору Мокиевскому и сказал, что он не едет с нами и остается в Воинке, а всем нам желает благополучного путешествия. Мокиевский не препятствовал, поблагодарил его за добросовестную службу, и они простились. С Суботиным остались и несколько санитаров. Имущество госпиталя так и осталось лежать на платформе «в ожидании поезда», что очень огорчило Льва Степановича, но не от него зависело спасение имущества. Счастье, что раненых успели вывезти, да и тут он действовал на свой страх и риск, так как никаких указаний не было.
Это происходило уже в последних числах октября, но еще не было особенно холодно и, к счастью, не было дождей. Прошли уже полпути, как увидели поезд с нашими ранеными, который стоял в поле, а возле него копошились люди. Когда подошли ближе, то узнали, что топлива не хватило, и, кто мог, подбирали шпалы, которые попадались вдоль дороги. Наши мужчины помогли им, и группа продолжила свой путь только тогда, когда поезд двинулся.
В Джанкой мы пришли еще засветло и расположились в поле, возле станции. Эшелон с ранеными уже прибыл. Народу было очень много, люди кишели и зудели, как пчелы в улье. Здесь были и беженцы, и какие-то воинские части. Лев Степанович узнал, что в Джанкое стоит поезд генерала Кутепова, а с ним должен быть и доктор Трейман. Левушка пошел к нему с просьбой поскорей устроить отправку поезда с ранеными дальше. Это им удалось, и раненых сразу же отправили в Феодосию для погрузки на пароход. Трейман предлагал Левушке отвезти меня и его в штабном поезде к морю (всех не мог забрать, не было места), но Лев Степанович, не желая оставлять персонал, отказался.
Мы начали располагаться на ночь. Ночь была исключительно темной, только кое-где мелькали зажженные свечи или электрические фонарики. Неожиданно, среди суеты и шума, где-то вдали раздался выкрик: «26-й Полевой запасный госпиталь здесь есть?» Нас кто-то искал. «Госпиталь здесь!» — отозвался один из наших. Видимо, там не расслышали и снова спросили, но уже ближе. Так перекликались, пока к нам не подошли два офицера-летчика. Они попросили позвать старшего врача. Мы их быстро окружили, усадили и от них узнали, что они прикрывали отправку раненых с фронта и в Джанкое успели сдать их в наш эшелон с ранеными, теперь уже отправленный в Феодосию. Узнав, что персонал госпиталя здесь, стали нас искать. Оказалось, оба они лежали в нашем госпитале еще летом и были благодарны за хороший уход и лечение. Теперь, найдя нас, они считают своим долгом предупредить (по секрету, чтобы не вызвать панику среди беженцев), что красные прорвались и могут напасть со стороны озер-сивашей на Джанкой и отрезать выход к морю. «Вам нужно как можно скорее уходить отсюда, до рассвета, как только будет обозначаться дорога», — сказал офицер. Они попрощались с нами, пожелали благополучного перехода, а сами поехали на фронт. Чуть забрезжил свет, мы двинулись на Феодосию. За нами потянулись и другие. Вопреки ожиданию, красные налета в этот день не сделали, и беженцы, дождавшись поезда, благополучно покинули Джанкой.