Доброй ночи, любовь моя
Шрифт:
– Нашли? – крикнула она из кухни.
– Где, говорите, тумбочка?
– Слева от окна, видите?
Он присел на корточки и открыл дверцу. Внутри теснились бутылочки и баночки, в глубине нашелся свернутый эластичный бинт. Он вытащил его и тут почувствовал, что не один в комнате. Птица была здесь, у него за спиной. Он обернулся. Птица сидела на своей ветке. Она издала скрежещущий крик. Ханс-Петер замер.
– Не бойтесь! – прокричала Жюстина снизу. – Она не тронет.
Птица уставилась на него
– Зачем вам эта птица? – спросил он после того, как забинтовал Жюстине ногу и согрел им обоим молока. Горячего молока он не пил с детства. Они перебрались в большую комнату с книгами. Он уже несколько раз сказал, что ему пора.
– Например, для компании.
– Но разве таким большим птицам не лучше жить на воле?
– Не получится. Он слишком зависит от человека. Если его выпустить, то он погибнет. Другие птицы его заклюют.
– А вы пытались?
Жюстина кивнула.
– Он взлетел на дуб. И вдруг все небо буквально наполнилось сороками. Они уже почти накинулись на него, но, к счастью, он слетел прямо ко мне на руки. После этого он боится даже, когда я окно открываю.
– А больше здесь никто не живет?
Она покачала головой.
В комнате тоже висели афиши в рамках – все та же реклама пастилок «Санди». Он указал на них и спросил, откуда они здесь.
– Мой отец – Свен Дальвик. Знаете, концерн «Санди».
Ханс-Петер не знал, и это ее странным образом обрадовало.
Он прошелся вдоль полок, рассматривая корешки книг.
– Любите читать? – спросила она.
– Да. В следующей жизни я стану букинистом.
– А в этой жизни чем занимаетесь?
– Я ночной портье.
– А мне кажется, из вас мог бы получиться хороший врач. Если вспомнить, какой шум подняли из-за моей ноги.
Он серьезно взглянул на нее:
– Там, на снегу, вы сидели как мертвая. Будто вас убили.
– Убили! С чего вы взяли?
– Ну так выглядело. Совсем как в кино.
– Ох...
– А если бы я там не проходил...
– Я бы вскоре очнулась. Со мной такое и раньше случалось. Нога подгибается, дикая боль, и я теряю сознание.
– Но отчего все?
– Когда-то, очень давно, я сломала ногу. Вот с тех пор и мучаюсь. Стараюсь ее разработать, бегаю. Но теперь-то уж придется отказаться от пробежек.
– Да уж, я тоже так думаю!
Он снова посмотрел на полки:
– Вы сами все эти книги купили?
Она рассмеялась коротким и немного презрительным смехом:
– Полагаете, я на это не способна?
– Я не то хотел сказать.
– Не извиняйтесь. Да, это мои книги. В
– Вы давно здесь живете?
– Я здесь выросла.
– Ух ты... Я вижу, кстати, что у вас есть Бернард Маламуд. Знаете такого писателя?
– Что значит – знаете? Я его много лет назад прочла, мне понравилось, как он пишет. Мне кажется, у меня три или четыре его книги есть.
– Мне он тоже нравится. Правда, я только одну его книгу читал, «Помощник». Она меня всерьез зацепила.
– Можете взять почитать, если хотите.
Ханс-Петер обрадовался.
– Очень, очень хочу.
Глава 14
Свет.
Всполохами рассекающий темноту, черную, окутывающую все вокруг. Блеск осколка, глаза. Голоса матери и сестер: Флора, Флора! Или это чайки кричат вдалеке?
Неужели она это помнит? Она была совсем крошечной, лежала в корзине под деревом.
Нет.
Она слышала рассказы об этом.
Слышала, как старшая сестра вспоминает:
– Ты там лежишь, а мама от нас как побежит, как закричит!
Почему она кричала?
На грудь ребенка опустилась птица.
Она его в глаз клюнула своим здоровенным черным клювом.
Да. Там это и сидит. В ней. Запах из широко распахнутого клюва птицы, запах зоба: мышей-полевок, червей, тины. Капля слюны, упавшая ей на щеку, и как она, хотя и была слишком мала, чтобы бояться, испытала страх. Ее крик слился с криком матери. И с криком птицы, которая взлетела, когда прибежали сестры, они подбирали камни и швыряли в нее, но птица долго еще кружилась над деревом.
– Тебя, кажется, Флорой зовут? Ты ведь меня узнаешь?
Она повернула голову. Утро.
Женщина на соседней койке лежала и рассматривала ее. Как долго?
– Я понимаю... что ты не можешь говорить. Но ты должна бы меня узнать, я – Мэрта Бенгтсон. У твоего отца было садовое хозяйство, мы еще туда приходили, покупали свеклу.
Под подбородком какая-то пухлая серость, муть в глазах, рука в прожилках, протянутая в ее сторону.
– Подумай, обе мы здесь очутились... в одной палате. Прелестная Флора Дальвик и я.
О да. Она отлично помнила. Писклявая и капризная девчонка, вечно грязноватая... сестру ее звали...
– Вы ходили на танцы с моей сестрой. Ох, до чего ж я завидовала. Вы такие красивые были в платьях... а ты вечно в чем-то розовом, да-да, именно в розовом... а ты говорила, что абрикосовое! Абрикос! Я знала, что это фрукт какой-то, но не больше.
Мэрта Бенгтсон с трудом ухватилась за полку над спинкой кровати и попыталась встать. Руки в старческих пятнах напряглись. Но сил не хватило. Мэрта упала обратно на подушки и громко пукнула.