Добрый вечер
Шрифт:
…Что дальше? А дальше стрелочка, «худ-ник», снова стрелочка и большой вопрос. Здесь ясно. Зина как-то вдруг выпалила:
«Из-за меня Вера от Федора ушла». Так и сказала.
Георгий вспомнил, что он сначала и не понял: всерьез они или смеётся над ним? И еще просит, чтобы он не говорил Федору. Георгий запутался и задал совсем глупый вопрос, не приревновала ли Вера, случаем, Федора к ней? Зина даже руками замахала. Пыталась сразу все объяснить. Что он совсем не то… Что не из-за нее, как таковой, а из-за нее, как из-за подруги… В конце концов, он попросил стакан воды. Когда Зина принесла, Георгий
Вопрос Литвин задал, вспомнив, что «мифическая» Валерия говорила о разводе с художником. Не исключена случайность, конечно, но совпадение интересное.
Графика Зина почти не знала, даже имени не смогла вспомнить. «Куртц» – фамилия художника по тканям.
А вот черта.
…Зина в тот момент сказала, что вот уже два года, как Куртц уехал. И в тот момент у Литвина все оборвалось.
Но выяснилось, что уехал он всего-навсего в Иваново, а не так далеко, как было предположил Литвин.
Затем на странице просто черточки. Это Зина начала рассказывать о своей жизни. О том, как много лет назад они встретилась с Федором. И как она, на свою голову, познакомила его с Верой, думая, что красивая подруга придаст ей больше обаяния. Георгий понял, что отношения между подругами далеки от душевных. Так, по инерции общаются. Сейчас Зина не знает телефона Веры. Та ей сама звонит. Редко, но звонит.
Крупно: «Боря» и три восклицательных знака.
…Боря – это хороший парикмахер. В последних числах декабря он перебрался в один из центральных салонов. Характеристика: мастер хороший, приветливый, внимательный, чаевые берет на высоком уровне, клиентура не слишком обширная, но складывавшаяся годами. Перешел потому, что новое место ближе к центру и оборудовано западногерманской фирмой. Вера звонила в начале года, почти сразу после праздников, спрашивала, как его найти. Все логично. Такие женщины с большей легкостью изменят своим любовникам или мужьям, нежели парикмахерам.
…Адрес и телефон Бори записан на другом листке и почерком Зины. Георгий ее сам попросил это сделать.
Когда они прощались и Георгий произнес дежурную просьбу, чтобы об их разговоре она никому не говорила, особенно Вере, если та позвонит или зайдет, Зина вдруг зло сказала: «А чего ее предупреждать? Сама виновата. Друзья у нее сейчас такие… Скорей убьют, чем помогут. Не спрашивайте, я их не знаю и никогда не видела. Я по Вере это поняла. Она такая жестокая стала. Даже дочку не хочет видеть. Чего ее предупреждать? И от меня ей помощи больше не будет».
Георгий увидел, что перед ним женщина, достойная не жалости, а уважения и любви. Подсказать бы Федору, чтоб не просмотрел…
…Льется вода, промывает песок в лотке. Тускло отсвечивает песчинки. Глаза устают искать, не сверкнет ли что там, среди пустой породы? Бывает, и сверкнет, но кто поручится, что это самородок? И снова просьба за просьбой…
Ах, если бы вдруг внезапно закружила, опьянила и свела с ума немыслимая удача!..
…Хозяин мастерской то брал пачку сигарет, но, так и не раскрыв, бросал ее на стол, то начинал перекладывать с места
Разговор не клеился.
– А вы порисуйте, пока мы говорим, – предложил Литвин.
– Что? – Не понял хозяин.
– Порисуйте, поможет успокоиться. Привычное дело всегда хорошо в колею вводит. По себе знаю.
– A-агггггг-a… Да, да… Сразу не понял. А вас отвлекать не будет? Хотя, что я говорю. Простите, все так неожиданно.
– Пожалуйста.
Художник послушно начал чисто механически чертить на плотном куске бумаги. Фломастер, словно непонимающий, что за абракадабра выходит, сердито поскрипывал.
Литвин внимательно присмотрелся к собеседнику. Внешность вполне обычная. Блондин лет сорока, уставшие глаза, крупный нос. Тонкие, нервные пальцы. Одет без претензий: линялые джинсы, старенький свитер грубой ручной вязки. В мастерской обстановка более чем скромная. Из мебели – старая широкая тахта с большими круглыми валиками и стеллажи с альбомами, книгами, картонными папками и всякими мелочами, которые можно встретить у художников: кисточки, полувыжатые тюбики, штихели. Все. Даже большая, свечей на траста, лампа под потолком – без абажура.
– Простите, – после паузы заговорил художник, – для меня это так неожиданно. Миша пошел в Дом моделей и вдруг вернулся с вами!
– Вы часто посылали его туда?
– Не очень… – хозяин не смотрел да Литвина. Он, казалось, был полностью увлечен своим непонятным рисунком, – Второй раз. Раньше сам заходил. А вы не подумайте чего, просто Миша парень хороший, отзывчивый.
Что правда, то правда – хороший, в душе согласился Георгий. Он надеялся на подарок судьбы, и на сей рез фортуна, эта капризная женщина, была к нему добра. Миша сегодня пришел в Дом моделей с утра. Анна Михайловна, помня свое обещание, позвонила Литвину, сообщив ему все таинственным шепотом. А потом задержала разговорами любопытного молодого человека. Георгий подоспел вовремя.
Миша при появлении сотрудника МУРа скорее растерялся, чем испугался. Он сразу сказал, что, собственно, Веры он и не знает и даже не видел. Это – сбежавшая любовь его приятеля, Толи Хоботова. Сам он прийти сюда стесняется, но и без подруги невмоготу. Вот и попросил помочь.
Миша охотно рассказал, где живет Хоботов, когда бывает дома, показал, когда попросили свой паспорт, назвал место работы, и только потом поинтересовался, не грозят ли ему самому неприятности? Когда узнал, что никаких, оживился и вызвался проводить. Пошутил даже, заметив, что к другу хоть не любимую женщину, а все одно, интересного человека ведет.
В метро Миша совсем успокоился и рассказал Литвину, что Вера познакомилась с Анатолием, когда тот был на взлете: участие в крупной выставке, успех, внимание прессы, договоры на оформление нескольких солидных книг, неплохие гонорары, поездка в составе делегации молодых графиков на книжную ярмарку в Данию. Сам Миша был тогда в ссоре с Хоботовым. По какому поводу – не важно.
А потом срыв. Разгромная статья в крупном еженедельнике. Надо бы в тот момент ему доказать, что не так все плохо. А у Толи застой. Не идет рисунок, И тут его Вера исчезает. Или наоборот? Сначала исчезает, а потом застой? Толя не рассказывает.