Добрый вечер
Шрифт:
Балует его судьба…
Тогда, в тайге, тоже подбросила правдоискателя. Он, видишь ли, с начальством поругался, решил вертолета не ждать, пехом поперю А Треф наплел ему, что сбежал, чтобы правду свою доказать, отомстить клеветнику. Помощи попросил. Ростом они были схожи. Одежда тоже примерно одного размера…
Потом, с полгода, он внимательно изучал стенды «Их ищет милиция». Но ни о нем старом, ни о нем новом (с чистенькой биографией и документами) ничего не появлялось.
Но он таился, осторожничал. Чуть что – всё его в уголовке есть: и пальчики, и портретики, и черт-те чего там только о нем не найдешь.
Нет, надо, надо бы уже и на дно лечь. Отдышаться, пожить спокойно. Поехать в глубинку, или даже лучше на юг (там народу больше и люди беспечнее на отдыхе), и пожить без опаски, в свое удовольствие. Пока время хорошее. Теперь богато жить уже не стыдно.
Что она с ним сделала? Других баб он пачками на корню скупал. Взгляда хватало, чтобы любая делала все, что ему захочется. А эта не такая. Вязнет он в ее мягкости. Обволокла липкой паутиной, что твой паук муху. А ему сопротивляться вроде как и не охота. Послал бы ее… Или страшно потерять? А чего, собственно, терять? Красоту? Видели красивее. И ещё увидеть придется. Ну, пошлет она его, ну знает, что когда сказать, когда и как приласкать. Словно все трещинки в душе заливает мягким и податливым. Однако, только с виду доброта ее мягкая. Щупальцы это, щупальцы! Вот чего!
Кончать надо. Деньги тогда у Сашки в попыхах оставил. Забрать! И исчезать, растворяться! Страна большая. И сейчас бы уехал, да остальные деньги надежно спрятаны. Эти, последние, нужны. И хватит этой бабе поддаваться. Все…
– Все собрались? – тихо спросил Попов, – Тогда начнем… Начальник отдела подполковник милиции Алексей Семенович Попов всегда говорил тихо. Он никогда не кричал на подчиненных, ни тем более на задержанных. Считал кричать самым последним делом. Не любил унижать человека, даже когда очень сердился, не повышал голоса. Только слова звучали все глуше и, казалось, еще больше темнели глаза. С сотрудниками он был по-товарищески прост, но без панибратства, по-отечески заботлив. Любил неназойливо, вовремя помочь советом, справедливо полагая, что профессионалы, с которыми он работает, поймут, что к чему. Не любил патетики. Его спокойная «педагогика» вызывала порой улыбки у других, более грозных начальников подразделений, но своя результата давала. Именно из его отдела выходили работники самого высокого класса, ученые, Многие из них уже перегнали своего бывшего начальника по званиям, но какие бы посты они не занимали, у каждого оставались в душе признательность и уважение ученика к учителю.
– …Начнем, – повторил Алексей Семенович, подравняв перед собой листки бумаги. – По делу, которое ведет Литвин, открылись неожиданные обстоятельства. Удалось установить, что в совершении преступления, возможно, принимал участие особо опасный рецидивист, которого мы давно уже вычеркнули из списка живых. Не скрою, что факт его «воскрешения» – большая неожиданность, требующая проверки. Я говорю о гражданине Трифонове Николае Кузьмиче, более известном под кличкой «Треф». Остальные его клички указаны в справке, которая перед вами, перечислять не буду. Расчетливость и дерзость преступления, применение огнестрельного оружия – все это характерный «почерк» Трифонова. Прямых доказательств его соучастия пока нет. Но не исключена возможность, что именно «Треф» принимал непосредственное участие в нападении на Силаева. Анализ поступивших из информационного центра данных дает основание предположить, что и несколько других, пока не раскрытых опасных преступлений, могут быть делом его рук. Причем география, как вы ведите, широка. Напоминаю обстоятельства, которые позволили считать Трифонова умершим. Более десяти лет назад он был осужден на длительный срок лишения свободы. В исправительно-трудовом учреждении вел себя нормально, даже участвовал в самодеятельности. А потом, во время работы на лесоповале, совершил дерзкий побег. На второй день, был обнаружен его изувеченный труп. На берегу реки. Следствие установило, что бежавший, пытаясь добраться до большой реки, чтобы спуститься по ней вниз, в густонаселенные районы, стал жертвой несчастного случая. Перебираясь через пороги речки, видимо, сорвался с камня. Течение там сильное, камней много… В общем, размолотило, как в жерновах. Тогда сомнений, что это именно Трифонов не возникло. Лагерная одежда, рост, цвет волос, большая удаленность места обнаружения трупа от жилья, геологических партий, буровых. Заявлений об исчезновении кого-либо в тех местах тоже не поступало. В свете последних данных, признание Трифонова умершим представляется неверным. Видимо, погиб другой человек. Возможно, его убил Трифонов. Личность погибшего сейчас устанавливается. 0бстоятельства узнаем, когда возьмем «Трефа». Сейчас он действует совместно с сообщником. Удалось установить, что
А, может быть, все не так уж и плохо?.. Наверное, он просто устал. Устал и всё. Устал от всего. От того, что он – не совсем он, а по документам – и совсем не он. Устал откликаться на чужое имя, осторожничать, скрытничать, таиться. И Сашка-придурок что-то в назначенное время не позвонил, а без этих денег – теперь никак нельзя, ну хоть убейся. С ними сейчас все – жизнь, свобода… А обратного хода ему нет.
Хорошо, денег недолго осталось ждать. Принесет? Никуда не денется.
Он провел рукой по ее жадному, зовущему телу. Что-то теплое неожиданно шевельнулось глубоко внутри. Потянуло вдруг к размеренному покою.
– Вер… А, Вер?! Может, поженимся?.. А?
Она молчала.
– Чего молчишь?
– Думаю…
– Чего думать?
– Как жить мы с тобой будем, – усмехнулась она. Усмешка его покоробила. Теплое затаилось, на смену ему начало подниматься темное и злое, но он загнал его обратно.
– Нормально будем жить… дом купим.
– Корову… – подхватила она, – ты чего, в деревню собрался, что ли?
– Зачем, в деревню… – терпеливо объяснял он, – я в холодных краях достаточно пожил, теперь погреться хочу. На юг поедем, к морю. Там и домик купим. А? Чего молчишь?
– А когда деньги кончатся? Или ты хочешь, чтобы я всю жизнь ждала, кто раньше придет? Ты или эти, из милиции? Нет, не по мне. Мне кого потяжелее надо, – она снова усмехнулась. Треф молчал.
– Чего же ты со мной-то тогда? – наконец разлепил он губы.
– А чего мне отказываться? – она поднялась, села к нему спиной, нашаривая ногой домашние туфли, – собой ты вроде ничего, в силе, копейка есть и не жадный… Зачем же отказываться? Но и есть-то у тебя – копейка!
– Во-о-о-на! – тихо протянул Треф, – вот так, значит?
– А ты как думал? – она накинула халат, – Нет, милый, мой, хорошо нам с тобой было, да ты только потребитель. А мне кого понадежнее надо.
– Ну и хорек ты, Верка. Как есть, хорек! Хищник мелкий, – Треф тяжело сел, чувствуя, как подкатывает к горлу, закипает в нем безудержная ярость.
– «Хищник», – передразнила она его от зеркала. – Это ты, хищник-то! Ты чужой кровью, да чужой бедой живешь, а не я. Ты? А от меня кому плохо? Тебе?! Видать, тоже хорошо, раз замуж позвал. Нет бы спасибо сказал, что лаской грею, все ночи твои. А ты тоже – «хищник»…
Треф слушал ее и думал, как ладно было бы взять сейчас эту проклятую бабу за волосы и об пол лицом. Потом ногой в живот, потом по почкам. И, зверея от вида разбитого, залитого кровью лица, бить, бить, холодно, жестоко, расчетливо, чтобы выплевывала зубы, захлебываясь кашлем отбитых легких, чтобы никогда уже не поднялась она с пола такая, как была: розовая, здоровая. Чтобы уже никому не смогла душу вывернуть… Он аж зубами скрипнул и, собирая себя в комок, отгоняя видение, загоняя внутрь рвущуюся наружу злость. Нельзя – наследишь! А ему без шума уйти надо.
Тихим хриплым голосом сказал:
– Не-е-т… Хищник… Хорек! Тот мозг у кур сосет, а те у людей душу… Хорошо, пусть я кровью живу, пусть! А ты душой чужой живешь. И моей тоже… Сашку – философа ты доломала, и не его одного… Вот и выходит, что самая что нинаесть, пара мы с тобой. Да… Только ты пострашнее меня будешь!
– Дурак! – кротко бросила она. Но, увидев в зеркале его глаза, осеклась, кинулась уластить, приласкать…
Он молча отнял ее руки от себя. Оделся, собрался.
«Продает, сволочь!» – подумал, глядя на нее с порога, и коротко бросил: