Добудь восход на закате
Шрифт:
На кухне жарко, даже и форточка не помогает, а дверь не открыть — дочка спит, сбросит во сне одеяло — сквозняк тут как тут. Да и шум — не будешь же все время шепотом...
У Изольды в гостях ее лучшая подруга и советчица Юта, Лютеция, еще с начальной школы дружат. Лютеция пока бездетна, но зато, в отличие от Изольды, замужем, и в силу этого считается здесь, на кухонных посиделках, главным специалистом по семье и браку. Юта бела, худа и не очень красива, но слегка помешана на разговорах о сексе.
— Видать, все-таки, Яник твой, несмотря что на седьмом десятке — мужчина хоть куда, если ты о нем хлопочешь да переживаешь... Чем он так...
— Давай не будем, а? Это наши с ним подробности, интимные, не для третьих лиц. Тем более, что тебе раньше все уже рассказала, во всех деталях, ничего нового нет. Да, он меня устраивал до определенного времени, пока с Марсиком не познакомилась. К тому же не забывай: Янику вон сколько, а Марселло на два года меня старше —
— Конечно есть. Два-три года — идеальная разница: Сид мой тоже на три года меня старше.
— Вот именно. Ой, эти «вот именно» и «надо же» я от Сигорда на язык прицепила — не отвязаться.
— Отвяжешься. Уволишься — как рукой снимет все прежние привычки и заботы. Так ты твердо решила не работать теперь?
— А на фига? Марсик в месяц загребает по восемнадцать-двадцать косых, плюс полное социальное обеспечение. Он меня любит, жениться — хоть завтра, детей он тоже любит, еще одного совместного заведем. Послезавтра заявление подаем. Только боюсь, что от него ребенок совсем уж негром будет.
— Да уж! — подруги дружно захихикали: жених Изольды, Марселло Хайнс, был чистейшим чернокожим, безо всяких признаков посторонних расовых примесей. И полицейским по роду службы.
— Погоди... двадцать даже? Неужели лягавым столько платят?
— Столько, не столько — это не моя забота, лишь бы в дом, а не из дома.
— А как он в этом вопросе?..
— Я же тебе уже рассказывала. Пылкий, аж раскаленный. Одна беда: когда кончает — стонет на весь дом и зубами скрежещет. Думаю, соседи там за стенкой обмирают. Не знаю даже, когда вместе будем жить — как Ханна? Проснется, услышит...
— Да брось ты, когда будет — тогда и думай. Тем более, что детки нынче такие пошли — нас с тобою научат. А как он предпочитает, ну, вообще... Молчком, или что-нибудь говорит?
— Погоди. Схожу, проверю, как там Ханна. Есть кое-что любопытное, как раз хотела посоветоваться. Достань пока, нарежь еще рулетика и водичку подогрей, я мигом...
Мусорный бизнес «Дома ремесел» подходил к своему логическому концу, Сигорд понимал это лучше всех в мире. Конечно, оставались еще «хвосты» прежних обязательств, которые надо было подчищать, попутные контрактики и оказии, но... Большой контракт пришел и ушел, оросив карманы Сигорда полутора миллионами талеров чистой прибыли... Не совсем и карманы, коли разобраться: чуть больше миллиона талеров лежало на расчетном счету акционерного общества закрытого типа «Дом ремесел», если их превращать в наличные, либо в иное личное имущество Сигорда — будут дополнительные налоговые потери... Четверть миллиона — квартира со всем содержимым, его личная квартира. Тысяч пятьдесят грохнуто в эти глупые шмотки, еще пятьдесят тысяч всегда под рукой, дома в тайнике, еще пятьдесят тысяч в банковской ячейке «Иневийского Кредита»... А сто тысяч Сигорд засадил в государственные именные облигации, долгосрочные, «тридцатки», действующие аж до 2024 года, под пять процентов годовых, никакими налогами не облагаемые. Зачем он это сделал — Сигорд отчетливо не мог ответить себе на этот вопрос — хотя бы для того, чтобы не пихать яйца в одну и ту же корзину... Вряд ли он дождется, в силу естественных причин, погашения оных бумаг, но в случае чего их можно так же спокойно продать, так же, как он их и купил в свое время — Сигорд специально узнавал об этой возможности.
Итак, фирма была, деньги были, Сигорд — вот он, а бизнес — ку-ку! После президентского фискального погрома с проскрипциями, в стенах Бабилонских префектур и администраций прошло достаточно времени для того, чтобы прежние финансовые спайки, связки, поруки, тенета чиновников и «делаваров» пришли в относительную норму; пришлым выскочкам никто ничего отдавать не собирался, ни задарма, ни даже за взятки. Точнее, взятки — они подчас сильнее даже родственных связей, это да, но кто из мелких будет платить миллионную взятку ради получения полумиллионного контракта? Крупные фирмы — могут пойти на так называемые демпинговые взятки, чтобы вытеснить конкурентов, очистить себе место у кормушки, с перспективой дальнейшей компенсации убытков возле таковой, а однодневки вроде Сигорда... Ну да, ну платил, ну оброс кое-какими связями и взаимовыгодными симпатиями, но не прирос, не присосался к щедрой муниципальной груди. И что теперь делать? Этот жалкий миллион на счету только-только сойдет за оборотные средства небольшой фирмочки, с тем, чтобы он годами барахтался от крошки к крошке, от риска к риску, регулярно выплачивая зарплату своему малочисленному штатному расписанию, налоги государственные и местные, оплачивая аренду, коммунальные и иные услуги, поборы инспекторам всех видов городской жизнедетельности, включая санэпидемстанцию... Чтобы расти, чтобы процветать на мусорном поприще, потребны весьма большие оборотные средства, гораздо большие, нежели Сигордов миллион, а где их взять? Банк не даст, Сигорд убедился в этом. И Купеческий, и Первый Национальный, и Иневийский, и хренийский — Сигорд же
Можно рассчитать «под ноль» своих, Изольду Во и Яна Яблонски, обналичить с минимальными потерями деньги на счету, а фирму прикрыть. Сигорд посчитал, что в этом раскладе ему останется от семисот до восьмисот тысяч талеров... Плюс наличные «подкожные». Итого — под миллион. Их в банк под проценты, под «срочные» проценты, которых в год будет набегать тысяч семьдесят... По шесть тысяч талеров в месяц. Шесть тысяч в месяц... Но зато без хлопот, без налогов, квартира уже есть, живет он один... Сигорд задумался. И вдруг ужаснулся: мама дорогая!!! Это что, это теперь шесть тысяч в месяц кажутся ему прозябанием??? Да он никогда в жизни столько не получал! Конечно, в благополучной молодости, до бомжевания, талер был заметно увесистее нынешнего, но все равно... К чертовой матери! Так и поступить: выскочить из дела — и на сытый покой, чего тут думать-то?
Сигорд перевел дух, спустил с кресла правую ногу, нащупал шлепанцы и потрусил на кухню: решение принято, можно это дело отметить чаем с сахаром и бутербродом с буженинкою. А что? Буженину он всегда теперь может себе позволить. И колбасу, и курицу-гриль, и пирожные, и галстуки шелковые, и сигареты хороших марок и... В Фибы можно съездить, на север, к теплому океану, под пальмы... там он найдет себе тетку лет сорока, чтобы без особых претензий, с умеренным темпераментом, лучше замужнюю, во избежание вских-разных послекурортных перспектив... Сигорд вспомнил, как он тогда боялся опробовать свои мужские качества, фыркнул, довольный, и тут же закашлялся: чай попал в нос. Все у него получилось, и в тот раз и в другой, и в третий. Секс-машиной ему уже не стать, да и раньше не было этого, но... Набрел он, в безутешных поисках любви, на рекламу вечеров отдыха «Для тех, кто в сентябре», сообразил что к чему и сходил. Столики с вином и кофеем, не по-детски развеселый старикан-конферансье, танцевальные номера эпохи ледникового периода и много-много пожилых дамочек всех цветов радуги, — планктон среди редких старозубых мужчин. Первая же дама его нерешительного сердца, госпожа Линда Ашер, легко согласилась и на кофе после медленного танца, и на домашний кофе, и на последующее... И все это на второй же субботний вечер. Пятьдесят лет, непьющая, курящая, разведена, завсекцией в каком-то универмаге. Замуж вновь не собирается, это хорошо, дети взрослые, на контрацептивах особо не настаивала, но и не противница, не нимфоманка, не бесформенна. Встретились несколько раз и легко расстались, не успев досадить и надоесть друг другу. Примерно так же, чуть лучше, чуть хуже и дальше пошло, тем более что Сигорду вполне хватало двух, иногда трех «приключений» в месяц. По края хватало: чаще было бы уже в тягость, а так — нормально для его возраста. Один раз рискнул без презервативов — и ничего, сошло без видимых последствий. Но лучше не рисковать здоровьем и деньгами, медицинской страховки у него нет.
Ну, хорошо, вернется он из солнечных Фибов, загорелый, отдохнувший, а дальше? Плед на ноги, телевизор нон-стоп, буженина в рот, еще что? Танцы-шманцы, чай, более-менее регулярные встречи с сыном (Сигорду очень нравилось, когда они с сыном сидят, или едут, или идут, и все это время треплются о том и о сем. И главное, сыну вроде как это все теперь не в тягость!). В Иневию, к дочери обязательно нужно собраться и съездить. Дочь сама несколько месяцев тому назад приезжала в Бабилон, и встреча получилась более-менее, но — без внучки, а Сигорду хотелось посмотреть на малышку, он почему-то был уверен, что они сразу поймут и полюбят друг друга...
Ну, что? Пора начинать новую жизнь? Под девизом «Покой и аппетит»?
Да, конечно.
Нет, пожалуй.
Вот что: он пока поплывет по течению, авось по дороге что-нибудь придумает, такое, похожее на волшебный десятимиллионный контракт. Контракт найдет, его исполнит и тогда уже, имея более-менее серьезный запас прочности, поедет по северным курортам искать себе место потеплее — доживать...
Фондовый рынок страны Бабилон отличается от фондовых рынков США и вражеской Великобритании, но отличается не более, чем, скажем, фондовый рынок Японии или Франции. В каждой пушке — свои погремушки, но основа одна: этот рынок в любой стране предназначен для торговли так называемыми ценными бумагами: акциями, облигациями, варрантами, векселями... И еще черт знает чем бумажно-денежным. Сигорд, заинтересовавшись было на досуге фондовым институтом, сходу запутался в незнакомой терминологии и вот-вот уже прошел мимо этого символа стяжательства, высочайшего из храмов для прихожан, поклоняющихся Маммоне, но вдруг понял однажды утром, самостоятельно врубился, чем принципиально отличаются облигации государственного займа и векселя, выпущенные предприятиями, от акций, хотя и то, и другое — суть ценные бумаги.