Добыча хищника
Шрифт:
Люблю его.
Я люблю его.
Почему я так люблю его?
Он впечатывает меня в стену, обхватывает затылок и говорит, тяжело дыша:
– Сейчас будет очень больно, Эля, – он буквально обездвиживает меня, его пальцы, исчерченные татуировками, прикасаются к моей скуле, где чернеет скихр.
В ту же секунду по моему телу проносится ток – немыслимая боль.
Тай солгал – ад существует. Он прямо здесь. Под моими ногами.
Последнее, что я чувствую – невесомость. Поцелуй дрожит на моих губах. Я слышу только
– Пять.
***
– Что с ней? – голос Сурова мог поднять покойника, ей-богу, но у меня не пошевелился даже палец. – Что он с ней сделал?
Я очнулась, когда Инна вздернула мне веко и посветила в глаз фонариком.
Ее выдержке можно было позавидовать, учитывая, что Константин орал ей в ухо, когда она с беспристрастным лицом проводила осмотр.
– Если чисто визуально, – ответила она, щелкая кнопкой фонарика, чтобы выключить свет, – объект убрал свою метку с ее лица.
На этом можно было бы и выдохнуть, но на лице Рудовой обозначилась обеспокоенность:
– Метка очень сильно влияла на ее организм, не знаю, справится ли…
Я почувствовала, как теплые ладони обхватили мою кисть, слегка сжались – Суров прижался к моим прохладным пальцам губами.
Я была так слаба, что не могла самостоятельно открыть глаза, но за тот короткий миг, что это сделала Инна, я поняла, что нахожусь на базе.
– Вам не стоит оставаться здесь, подполковник…
Суров какое-то время молчал.
– Плевать.
– Вы ничем не сможете ей помочь, а если останетесь здесь на ночь, то погибнете.
– Я не уйду.
– Это приказ Шилова…
– Пусть засунет его в задницу.
Я услышала, как хлопнула дверь, но горячие губы Константина все еще прижимались к костяшкам моих пальцев.
Сколько бы я не тонула в небытии и не карабкалась к поверхности, я чувствовала, что он рядом.
Я слышала не только щелчки и писк аппаратуры, я слышала, как он молится, не выпуская меня… не отпуская. Сейчас я была его идолом преклонения.
***
Ночь была особенно темной.
Наконец, зажглись «вепри», очерчивая здание дополнительного корпуса, где располагался карантин. Здесь, опутанная чертовыми трубками, тихо спала прекрасная принцесса.
Если бы ее можно было разбудить поцелуем…
Константин не отходил от ее постели.
Он чувствовал ее пульс под своими ладонями, слушал ее глубокое дыхание, прикасался к ее пшеничным волосам, целовал ее руки – эта девушка сводила его с ума.
Вздохнув, он лишь ненадолго выпустил ее узкую ладонь, аккуратно положил ей на живот, погладил маленькие аккуратные пальчики. Поднявшись, чтобы покурить, Суров замер, как вкопанный. Его сердце тяжело громыхнуло о ребра.
В первую секунду он почувствовал себя попавшим впросак, как если бы он пошел на охоту, забыв ружье. У него не было ничего, чем он смог бы защититься. В голове у него нарастал неясный гул.
Константин
Вторая его эмоция – ярость.
И ревность.
Он ненавидел эту черноволосую смазливую мразь до зубовного скрежета.
Суров окинул чужака внимательным взглядом, оценивая свои шансы. Сукин сын стоял, облокотившись бедром о подоконник. Руки скрещены на груди. Расслаблен. Слишком самоуверен. Неприятная мрачная улыбка играет на его ублюдских губах.
– Сегодня ты не сможешь с ней позабавиться, – Константин и сам удивился насколько низким, хриплым и рычащим был его голос. – Оставь ее в покое!
Чужак чуть склонил голову к плечу – его глаза слегка сощурились.
– Нет.
Как кувалдой по башке – Суров почувствовал, что это «нет» звенит у него в ушах.
– Не трогай ее, – тихо, но весомо сорвалось с его губ.
– Я буду делать с ней все, что захочу.
Суров ощутил, как его взор застилает кровавая пелена. Ненависть была так сильна, что он почти потерял голову.
Чужак не сдержал издевательской усмешки.
– Ну, давай, – произнес он спокойно, будто приглашая померяться с ним силами.
Это было плохой идеей. У Сурова не было ни единого шанса, но он всерьез подумывал наплевать и на это. Даже, если он хоть один разок врежет по этому холеному лицу, он умрет не зря.
– Она страдает из-за тебя, ублюдок!
Чужак плавно оттолкнулся от подоконника, откинул полы черного пальто и заложил руки в карманы брюк. Гребанный засранец! В его глазах застыло чувство превосходства.
Да лучше сдохнуть…
Суров размахнулся, желая впечатать кулак в эту нахальную физиономию. Он предвкушал боль, сбитые костяшки, удовлетворение от того, как взметнутся черные волосы этого долбанного существа, как лопнут его губы…
… но его рука просто остановилась в ладони чужака.
Послышался хруст костей.
Суров завыл от боли.
Но самое хреновое, что татуированный педик преспокойно и медленно повернул его запястье, выкручивая сустав, коротко толкнул ступней под колено, опуская Сурова на пол.
– Не называй меня так, – произнес чужак совершенно спокойно. – Ты жив только потому, что она расстроится.
Суров замер.
Стиснув зубы и нещадно потея, морщась от адской боли, он стоял на коленях с вывихнутой и все еще несвободной рукой.
– Пошел ты на хрен… – прорычал он.
На секунду его рука оказалась на свободе, она упала на пол, словно неживая, а в следующую секунду его барабанные перепонки пронзил хруст ломающихся костей. Локтевая кость надломилась под ногой чужака, и Суров едва не потерял сознание. А вслед за этим неслыханная сила швырнула его о стену, он сполз на пол, задыхаясь от настигшей его агонии. Перед глазами вспыхивали кровавые круги.
Заглатывая воздух, он наблюдал, как чужак присаживается перед ним на корточки.