Добыча хищника
Шрифт:
– Неужели уже утро, – щуря глаза, произнесла она сиплым ото сна голосом, – я прилегла всего на пару минут. Гм… как дела, Эля? Все в норме?
– Да.
– А вид у тебя…
Представляю, как я выгляжу в ее глазах: прокушенная губа, растрепанные волосы. На мне слишком отчетливо видно его клеймо.
– Он тебя… – она сдержала бранное слово, понимая, наверняка, что я чертовски уязвлена, – не травмировал?
– Все в порядке, – смущенно потерла я шею. – Все уже знают?
– Ну-у… такое
Ее безмятежность подействовала на меня лучше, чем любое успокоительное.
Усадив меня за стол, она разбудила дежурных, и вскоре на кухне забурлил чайник и послышался звон ножей.
– Я просматривала твои анализы… – сказала Инна. – То, что с тобой происходит, я не могу объяснить.
– А что со мной происходит?
– Он убрал метку, но… Знаешь, – она указала кивком на соседний стол, – видишь, четыре ножки? Если убрать одну из них, он так и будет стоять, верно? Но на трех ногах он будет неполноценным, – она понизила голос до шепота: – Я всего лишь хирург, Эля, но… мы, люди, будто те столы на трех ножках… Когда твой чужак поставил метку, он будто дополнил то, что должно было быть заложено в тебе природой.
– А теперь я снова треногий стол, – хмыкнула я.
– У тебя гормоны не в порядке, выраженная анемия, нехватка витаминов, повышены лейкоциты… милая, может, скихр и дар смерти, но перед смертью он способен исцелить даже смертельно больных. Эта метка что-то вроде божественной амброзии.
Я нахмурилась. Почему я не могу умереть счастливой и желательно во сне? Без всего этого…
Насытившись кашей, мы вышли на плац, где, едва коснувшись золотыми лучами земли, проснулось солнце. Рудова закурила, а я села рядом с ней, наблюдая, как расходятся облака, являя миру новый день.
Ночью я сказала Таю в сердцах, чтобы он оставил меня в покое. Хочу ли я этого на самом деле? Смогу ли я расстаться с ним после того, что между нами было?
– Я… люблю его, – вдруг сказала я Рудовой, и ее рука с зажатой сигаретой замерла на полпути ко рту. – Что с этим делать?
Она закусила сигарету, переместила в уголок губ и сделала несколько мощных затяжек:
– Может, просто сказать ему об этом?
– Сказать?
– Вы переспали, деточка. И он был осторожен… – она печально улыбнулась, бросая взгляд на мои искусанные губы: – как думаешь, почему?
Раньше я могла обсуждать парней только с Гелей. Сестра считала меня натурой слишком увлекающейся и несерьезной, и всегда оставалась островком рассудительности. И мне чертовски этого не хватало.
– Я ничего не смыслю в психологии, – выдувая вверх струю дыма, оскалилась Рудова: – Но похоже он на тебе свихнулся.
Не успела я ответить, небо пронзил звук приближающегося вертолета.
Мы с Инной
Сердце у меня замирает.
Не знаю даже, что чувствую, но память услужливо подбрасывает мне картинки: этот мужчина держит меня за руку, гладит по волосам, не отходит от моей постели, «я люблю ее», – горячо, но нежно шепчут его губы.
Меня словно ошпаривают кипящим маслом.
Впервые при виде этого человека я хочу бежать на край света. Скукоживаюсь на ступенях лестницы, где мы сидим, желая растаять, как снежинка.
Он идет самостоятельно – неужели он сотворен из стали?
Его растерзанная рука пронизана спицами.
Это буквально оживший Алекс Мерфи[1], пришедший за возмездием.
Инна срывается с места, чтобы помочь ему, а я сижу, словно истукан, прикрученный к полу задницей. У меня нет сил даже взглянуть на него.
– Какого хрена ты делаешь, товарищ-подполковник? – без обиняков орет Рудова, подставляя ему плечо.
Константин идет ко входу – а я, как дура, сижу у него на пути.
Конечно, я не рассчитываю на то, что он по-джентельменски перемахнет сверху и растворится в тумане, чтобы не смущать меня. Суров вовсе не такой терпеливый, чтобы ждать, когда я оттаю.
Он прет, как танк.
Меня замораживает его ледяной взгляд.
Он останавливается передо мной. Вернее, вся процессия останавливается.
Я опускаю руки, цепляясь пальцами за выступы ступеней, будто меня сейчас снесет ураганный ветер.
– Привет, Эля.
Ох, твою ж…
Я сглатываю – этот выдержанный тон лишает меня всякой опоры.
Заглядываю в его серые глаза и проваливаюсь в них, словно в болото. Он все знает!
– Доброе утро, товарищ-по…
Он коротко улыбается, и меня так сильно бьет в сердце, что я осекаюсь.
Он не винит меня… Он…
Константин шагает по ступеням, обходя меня, будто царевну. Он кладет здоровую ладонь мне на макушку и слегка ерошит волосы:
– Кажется, пора объявить всеобщий сбор, – говорит непринужденно, направляясь к двери: – Без меня все чертовски расслабились.
Я поворачиваюсь вслед за ним и долго смотрю на дверь, которая уже давно закрылась за ними.
Меня терзает такая боль, что хочется забыться.
Этот мужчина слишком стойкий и несгибаемый для обычного человека. Судьба раз за разом бьет его, а он не отступает. Я хотела бы быть такой же сильной… если бы могла…
Но трусиха-Эля желала забыться на груди Тайгета Касара, не думая ни о чем плохом. Галоян был прав, я бежала от реальности. Суров стал тем молотом реальности, который разбил стеклянный купол, возведенный вокруг меня. Мощные челюсти глубоководного удильщика уже переломили мне хребет, а я и не заметила?